Жуков был в центре событий, он добивался от войск я штабов прежде всего глубокого построения стратегической обороны. Ее контуры постепенно вырисовывались, темп наступления врага снижался, а потери его увеличивались. Но, несмотря на все наши усилия, введение в бой большого количества соединений, прибывавших из внутренних округов, устойчивого фронта стратегической обороны создать так и не удавалось.
Днем и ночью перемалывались силы врага, упорной обороной и контрударами они лишались маневренности и подвижности. 1 июля Жуков от имени Ставки отдает директиву командующим поисками фронтов: «Боевыми действиями против танковых и моторизованных частей противника установлена неспособность немцев отражать внезапные ночные атаки на танки, бронемашины и мототранспорт, останавливающиеся на ночь в деревнях и на дорогах. Немцы боятся вступать в рукопашный бой…
Ставка Главного командования приказывает:
Широко развернуть внезапные ночные действия с целью уничтожения танковых и моторизованных частей противника перед фронтом, на флангах и в тылу. С этой целью создавать отряды из пехоты в составе 1–2 рот и не более батальона, из смешанной конницы, из минометных и артиллерийских частей. Операции по уничтожению танковых и моторизованных частей противника должны подготавливаться в глубокой тайне, начинаться ночью, проводиться дерзко, решительно и быстро и заканчиваться так, чтобы до рассвета вернуться на свои базы…»
Через сорок лет после этих событий генерал-полковник В. М. Шатилов в своих воспоминаниях подчеркнул: «Это было весьма своевременное и важное указание, вооружающее нас новой, проверенной в боях тактикой». Молодой тогда командир Шатилов воевал в рядах стрелковой дивизии на Украине.
Враг продолжал наседать, фронт был неустойчивым, но на каждом шагу фашисты получали отпор и несли потери. В тех жестоких боях гитлеровцы нередко продвигались вперед только тогда, когда гибли с оружием в руках защитники очередного рубежа. В Генеральный штаб шел об этом поток донесений. На основе этого генерал армии Жуков счел необходимым уже на исходе второй недели войны 5 июля дать указание командующим войсками фронтов о представлении к правительственным наградам бойцов и командиров, которые «проявили исключительное мужество и отвагу» в боях за социалистическое Отечество. Он требует «срочно» представить к правительственным наградам всех тех, кто этого заслуживал.
Жуков понимал: солдат, идущий на подвиг, должен быть уверен, что никто и ничто не будет забыто. На том стоит моральный дух сражающейся армии. Проволочки с награждением героев недопустимы.
Бойцы и командиры дрались геройски. Но одного героизма было мало. Все еще не удавалось наладить четкое управление войсками. Противник продолжал навязывать нам свою волю, боевые действия развивались пока в основном на его условиях. Жуков был убежден — положение изменится.
Он смотрит дальше. 6 июля Жуков указывает командующему Юго-Западным фронтом генерал-полковнику М. П. Кирпоносу, что Генштаб не согласен с расформированием механизированных корпусов и укомплектованием мотопехоты за счет танкистов. «Если это провести в жизнь, мы останемся без танкистов и без кадров танковых войск. Танковые (имеются в виду механизированные. — Авт.) корпуса вывести в резерв и приводить их в порядок. Запретить по всякому поводу трепать и добивать мехкорпуса…» Суровое время вскоре продиктовало — корпуса все же пришлось раздробить, но по танковым дивизиям и бригадам. Кадры были сохранены. Прошел год с небольшим, и на фронт пошли сначала механизированные и танковые корпуса, а затем танковые армии.
В первые недели войны изыскивались все возможности для отражения бешеного натиска вермахта. На фронт бросалось решительно все. Кому-то в Генштабе пришла мысль использовать на московском направлении морскую артиллерию. По словам адмирала Н. Г. Кузнецова, запрос об этом был сделан «еще в конце июня, когда бои громыхали далеко на западе». Кузнецов отдал приказ собрать под Вязьмой два дивизиона (восемь батарей) морских орудий калибром 100, 130, 152 миллиметра. Естественно, Сталину поторопились доложить, что на защиту столицы становятся и моряки. В начале июля на вопрос И. В. Сталина: «Как обстоит дело с морской артиллерией?» — «Она уже на колесах», — браво доложил Кузнецов. Надо думать, распорядительность командования флота и на суше — дивизионы были поставлены у станции Издешково, западнее Вязьмы, — пришлась по сердцу Сталину. Неизбежно пришла на ум риторика и героика гражданской войны, моряки, опоясанные пулеметными лентами. Гвардия революции на защите столицы.
Командование сухопутной артиллерии, в те недели возглавлявшееся генерал-полковником Н. Д. Яковлевым, обуревали тревоги противоположного свойства: как вывести из-под удара врага артиллерию особой и большой мощности, то есть орудия примерно тех калибров, которые моряки лихо выставили у Вязьмы на пути возможного наступления неприятеля. 15 июля начальник Главного артиллерийского управления Н. Д. Яковлев обращается к тому, кто, вероятно, один мог понять трагизм положения и вынести единственно правильное решение, — начальнику Генерального штаба Г. К. Жукову: «Характер боевых действий, развивающихся на всех фронтах, не представляет возможности эффективно использовать в боях артиллерийские полки и отдельные дивизионы Резерва Главного командования большой и особой мощности. Ценная материальная часть подвергается риску потери… Прошу вашего распоряжения о выводе частей БМ и ОМ на территорию внутренних округов, приведения их в порядок и подготовке к боевым действиям в соответствии с их предназначением».
На следующий день, 16 июля, начальник Генерального штаба генерал армии Г. К. Жуков ставит на документе, в котором перечислены номера многих десятков артиллерийских полков и дивизионов ОМ и БМ, лаконичную резолюцию: «Немедленно отвести». Он мог быть уверенным, что дело останется на этом уровне, не пойдет выше, где могут превратно истолковать, прямо скажем, смелое решение. Я. Д. Яковлева, говорил Жуков в 1966 году, «я хорошо знал еще до войны», а, воздавая должное «выдающимся работникам» военных лет, прославленный маршал начал с начальника ГАУ, подчеркнув, что он «создал в руководимом им аппарате атмосферу взаимного уважения и доверия». Не случайно и то, что описанный документ об отводе артиллерии ОМ и БМ в архиве оказался подшитым в делах Резервного фронта. А это значит — отбывая через две недели на фронт, Г. К. Жуков взял среди важнейших и этот документ с собой, дабы не давать пищи для праздных размышлений другим…
Могли ли они возникнуть? Разумеется! Н. С. Хрущева до смерти так ничто и не научило. Давно ушла в небытие Отечественная, вышла о ней библиотека книг, а он примерно через три десятилетия, подсвистывая протезом, шепелявил в микрофон магнитофона о том лете 1941 года: «Мы оказались и без артиллерии. Маленков говорит (в доверительном разговоре с Хрущевым. — Авт.): «Дается указание самим ковать оружие, делать пики, делать ножи. G танками бороться бутылками, бензиновыми бутылками, бросать их и жечь танки». И такая обстановка создалась буквально через несколько недель! Мы оказались без оружия. Если эго сказать тогда народу, то не знаю, как отреагировал бы он на это. Но народ не узнал, конечно, от нас о такой ситуации, хотя по фактическому положению вещей догадывался. Красная Армия осталась без должного пулеметного и артиллерийского прикрытия, даже без винтовок. Вот, собственно говоря, какая обстановка сложилась буквально в первые недели войны».
В 1941 году Хрущевы имели власть, а как они применяли ее, показали 1937-й и последующие годы. Они, в сущности, малокомпетентные люди не поняли бы смысла отвода артиллерии ОМ и БМ в тыл и обрушились бы на тех, кто, по их мнению, был виноват. При дефиците «доверия» при сталинщине последствия могли быть самыми непредсказуемыми.