Г. К. Жуков, конечно, ценил тогда моральный фактор, но подкреплял дух армии и жесткими мерами. 27 июля «главкомы и командующие фронтами» получают его директиву: «Заградслужба в тылах армии и фронта организована очень низко и стоит только на дорогах… Немедленно лично разобраться, как организована заградслужба, и дать нач. охраны тыла исчерпывающие указания, всех задержанных вливать во фронтовые части и в тыл не направлять».
Успехов добивались и известные военные руководители, и безвестные герои, сражавшиеся у Смоленска. 30 июля германская группа армий «Центр» получила приказ в основном стать в оборону. В этом сражении она потеряла 250 тысяч человек. Центр нашего фронта ценой страшных жертв пока устоял.
Во второй половине июля враг так и не смог выйти на ближайшие подступы к Ленинграду, лучшие соединения вермахта сгорали в полыхавшем Смоленском сражении, а на юге, хотя немцы и вышли к Днепру, они вынуждены были отказаться от лобового натиска на Киев. В Генштабе понимали, что возможности вермахта не неограниченны. Но любая ошибка в стратегическом планировании могла ухудшить и без того сложное положение — к исходу третьей недели войны враг продвинулся на 500–600 километров в глубь нашей страны. Он вполне мог сосредоточить крупные силы на одном стратегическом направлении и добиться там серьезного успеха. Но где?
Для определения этого нужно было заняться прогнозированием ближайших намерений военного руководства Германии. Жуков был профессионально подготовлен к решению этой неслыханно трудной задачи всей своей жизнью в рядах армии, отменным знанием немецкой военной мысли. В горниле жесточайшей войны должны были дать отдачу годы и годы, проведенные за изучением трудов немецких стратегов. В богатой личной библиотеке Жукова были все сколько-нибудь значительные книги по военным вопросам, выпущенные за годы Советской власти, и немало фундаментальных дореволюционных изданий. Подавляющая часть их была испещрена пометками на полях.
Теперь за рабочим столом начальника Генерального штаба он продолжил привычную аналитическую работу, делая пометки в тексте остро отточенным простым карандашом и цветными — на картах. Только ныне перед Георгием Константиновичем лежали во книги, а бесчисленные оперативные документы, доклады и донесения разведки. За месяц войны советский Генеральный штаб накопил достаточно данных о распределении сил вермахта, его резервах на советско-германском фронте.
В разгар жесточайших сражений, когда, казалось, нельзя было ни на минуту оторваться от текущих дел, Жуков и его помощники проделали серьезнейшую аналитическую работу. Вместе с руководящими оперативными работниками Генштаба он снова и снова изучал развертывание немецких войск на советско-германском фронте. В первую очередь определялись танковые группы противника, а в конце и их возможности. Они были основной пробивной силой вермахта. Объективно, с максимально возможной точностью определялись их потери. Вывод был однозначен: потрепанные танковые и моторизованные дивизии врага нуждаются в пополнении. Немцы не могут надеяться на успех везде. Более того, анализ показывал, что удар будет нанесен только там, где, по представлению германских генералов, нет прочной обороны Красной Армии. Генеральный штаб пришел к выводу, что по этой причине прямой удар на Москву в ближайшее время маловероятен.
Еще раз просчитав все варианты, руководство Генштаба заключило, что с учетом всех обстоятельств, в том числе и конфигурации линии фронта, противник нанесет удар по Центральному фронту, прикрывавшему гомельское направление, с целью выйти во фланг и в тыл Юго-Западному фронту. 29 июля Жуков во всеоружии накопленных материалов направил докладную об этом в Ставку. С сокрушенным сердцем он писал: во избежание окружения войска Юго-Западного фронта нужно отвести за Днепр. Киев придется оставить. Чтобы предотвратить тяжкие последствия неминуемого гитлеровского наступления, Жуков подчеркнул необходимость укрепить Центральный фронт и за счет войск, прикрывавших Москву с запада.
Последовал вызов в Ставку. Разгневанный Сталин встретил Жукова в присутствии Маленкова и Мехлиса. В последовавшем тяжелом разговоре они, разумеется, словами и жестами поддерживали выходившего из себя Сталина.
— Вы что же, — зловеще спросил он, — считаете возможным ослабить направление на Москву?
Жуков объяснил, что нужно победить в споре со временем — через две недели сюда можно подбросить около десятка дивизий с Дальнего Востока. Тем временем сосредоточить две армии за правым флангом Юго-Западного фронта для отражения неизбежного удара врага. Разумеется, держать крепкую оборону по Днепру. А в заключение предложил немедленно организовать контрудар в районе города Ельни (Ельнинского выступа), захваченного немцами в самом конце июля, откуда они могли возобновить наступление на Москву.
Сказанного было слишком много для Сталина, человека, обладавшего, по словам Жукова, порывистым характером. Он вспылил:
— Какие там еще контрудары, что за чепуха? Как вы могли додуматься сдать врагу Киев?
Жуков был наделен характером не менее «порывистым» и не сдержался, точнее, вероятно, и не счел необходимым сдерживаться. Глубоко уязвленный тем, что перечеркивается кропотливая работа Генштаба, не принимаются в расчет знания и опыт его работников, он бросил:
— Товарищ Сталин, прошу выбирать выражения.
Я начальник Генерального штаба, если вы, как Верховный Главнокомандующий, считаете, что ваш начальник Генерального штаба городит чепуху, то его следует отрешить от должности, о чем я и прошу вас, и послать на фронт. Там я, видимо, принесу больше пользы Родине.
— Вы не горячитесь, — сказал Сталин. — А впрочем… Мы без Ленина обошлись, а без вас тем более обойдемся.
Последовал острый обмен репликами.
«Тут, — писал впоследствии Жуков, — как всегда, Мехлис подлил масла в огонь:
— Кто вам дал право так разговаривать с товарищем Сталиным?
Я ответил Мехлису: «Сложившаяся обстановка требует решительных мер, поэтому я их так и отстаиваю».
Сталин, сверкнув глазами, сказал: «Идите, работайте, через полчаса мы с вами поговорим…»
Именно по этому поводу Жуков рассказывал о Сталине: «Бывал он груб, очень. По своему характеру я в некоторых случаях не лез за словом в карман. Случалось даже, что резко отвечал на его грубости, причем шел на это сознательно, потому что иногда нужно было спорить, иначе я бы не мог выполнить своего долга». Жукова на месте освободили от поста начальника Генштаба и. коль скоро он указал на опасность Ельнинского выступа, удовлетворили его просьбу заняться им.
Сталин сверх всего бросил нелестные реплики в адрес Красной Армии. Они запечатлелись в памяти Жукова:
— Хотите наступать? — иронически спросил он.
— Да. — ответил я.
— Считаете, что с нашими войсками можно проводить наступление? — продолжал он так же иронически. — Им еще не удалось ни одно наступление, а вы собираетесь наступать?
Жуков ответил, что надеется на успех. Он получил назначение командующим Резервным фронтом, развернутым в районе Ельнинского выступа.
Но, подчеркнул Сталин, Жуков остается членом Ставки Верховного Главнокомандования. Через несколько дней Жуков, сдав дела маршалу Б. М. Шапошникову. выехал в район Гжатска, где находился штаб вверенного ему фронт.
В очень понятном подавленном состоянии новый командующий фронтом прибыл на место. Жуков смолоду насмотрелся на войну и не питал никаких иллюзий по поводу врага, уже тогда нагло попиравшего ее законы и обычаи. Но то, что творили вчерашние благополучные обыватели Германии в крысиной форме вермахта, было неописуемым. Они явились на русскую землю убивать, убивать детей и женщин, раненых и стариков. От рук мерзавцев, именовавших себя «высшей расой», гибли наши люди, гибло созданное многими годами напряженного труда. Смерть, разорение и слезы на каждом шагу несли фашистские варвары. Ответить на это нужно «мечом и только мечом, беспощадно уничтожая злобного врага», — говорил себе Жуков.
В штаб фронта он прибыл 31 июля 1941 года.
Конечно, масштабы его работы теперь были неизмеримо меньшими — Резервный фронт не был главным, и силы его были скромными. Но Жуков всегда признавал мудрость старой истины: не место красит человека, а человек — место.