Подвиг безымянных советских танкистов сухим языком гитлеровского штабиста…
Как всегда, Жуков, выполняя непосредственную задачу, не упускал из виду общую картину борьбы на всем советско-германском фронте. В Ленинграде он узнал о нашем поражении на Украине. Он предвидел, что опьяненный победой Гитлер вернет на московское направление как танковую группу Гудериана, так и танковую группу Гота. План «Барбаросса» уже трещал по всем швам, но, если предстоит немецкое наступление на Москву, оно должно состояться до наступления зимы. Значит, Гот со своими танками уйдет, обязательно уйдет из-под Ленинграда. А пока командование немецкой группы армий «Север» до отказа будет использовать эти танки, пытаясь выполнить приказ Гитлера о взятии Ленинграда. Значит, предстоит новый, самый ожесточенный натиск.
Безупречное стратегическое мышление. Именно в эти недели на германского командующего под Ленинградом фон Лееба яростно давили из ставки Гитлера, требуя наконец взять Ленинград. Обещая Гитлеру успех, он умолял оставить еще на неделю, на день, на два танковые дивизии Гота. И в отчаянии бросал их на наши позиции. Напряжение достигло высшей точки: враг видел город перед собой, но войти в него не мог. Везде перед немецкими танками вставала сплошная стена разрывов — била полевая артиллерия, «катюши», минометы, а когда с чудовищным грохотом рвались 305-миллиметровые снаряды главных калибров флота, немецкая солдатня в ужасе пятилась и замирала. Прославленная советская артиллерия увенчала себя в этом сражении новыми лаврами.
Лееб не выполнил своих обещаний и вскоре был снят за провал операции. Но еще раньше, 22–23 сентября, ушли из-под Ленинграда на юг избитые у степ невской твердыни части танковой группы Гота, которой предстояло наступать на Москву. В начале октября разведка установила: немцы ставят мины, роют землянки, утепляют блиндажи. «Впервые за много дней мы осознали, — удовлетворенно писал Жуков, — что фронт на подступах к городу выполнил свою задачу и остановил» немецкое наступление. По поводу доклада «немцы окапываются» Жуков потребовал: не допускать, чтобы враг окапывался, а закопать его в землю.
В приказе по войскам Ленинградского фронта Жуков воздал должное стойкости оборонявших Ленинград. Он перечислил ряд особо выдающихся эпизодов и заключил: это «свидетельствует о том, что среди личного состава соединений начал создаваться необходимый перелом, приобретается уверенность в победе, стремление бить врага всеми имеющимися средствами».
Командующий Ленинградским фронтом Жуков, героические защитники легендарного города справились с труднейшей задачей: фронт под Ленинградом стабилизировался, непосредственная угроза городу была снята. 18 сентября Гальдер признал поражение германского оружия: «Положение здесь будет напряженным до тех пор, пока не даст себя знать наш союзник — голод». 22 сентября Гитлер отдает директиву: «Стереть с лица земли город Петербург… Город надлежит блокировать и путем обстрела артиллерией всех калибров и непрерывными бомбардировками сровнять с землей. Если в результате этого город предложит капитуляцию, ее не принимать».
Начиналась эпохальная оборона Ленинграда. «Организаторская работа ленинградских большевиков, — писал секретарь Ленинградского горкома партии А. А. Кузнецов, — соединила всех трудящихся города и направила их усилия к одной общей цели — защите города». Оборона Ленинграда продолжалась 900 дней. Но город выстоял.
5 октября Жукову позвонил Сталин и вызвал в Москву — на подступах к столице сложилось тяжелое положение. «Ставка, — сказал Сталин, — хотела бы с вами посоветоваться». Жуков попросил отсрочки на один день. Но и 6-го вылететь не удалось, обстановка на фронте была сложной. Вечером новый звонок Сталина из Москвы. Вежливый разговор о делах и категорически: «Завтра немедленно вылетайте в Ставку».
7 октября Жуков в Кремле.
ОТСТОЯТЬ МОСКВУ!
Поздоровавшись, как будто они только что расстались, Сталин подвел Жукова к столу, на котором лежала карта Западного фронта. Указал на его южное крыло, примерно на район Юхнова — Малоярославца. Хриплым голосом — у Сталина был грипп — он бросал фразы почти без пауз:
— Вот, смотрите. Здесь сложилась очень тяжелая обстановка. Я не могу добиться от Западного и Резервного фронтов исчерпывающего доклада об истинном положении дел. Мы не можем принять решений, не зная, где и в какой группировке наступает противник, в каком состоянии находятся наши войска. Поезжайте сейчас же в штаб Западного фронта, тщательно разберитесь в положении дел и позвоните мне оттуда в любое время. Я буду ждать.
Разговор продолжался драматически. Сталин, отметил Жуков, «выглядел как никогда растерянным». Снова и снова вглядываясь в карту обстановки, он с нарастающей нервозностью говорил: «Смотрите, что Конев нам преподнес. Немцы через три-четыре дня могут подойти к Москве».
По большей части сдержанный в эпитетах, на этот раз Верховный впал в страшный гнев и не выбирал выражений. Он осыпал площадной бранью «командующих Западным и Брянским фронтами Копева и Еременко и ни словом не упомянул при этом Буденного, командующего Резервным фронтом. Видимо, считал, что с этого человека уже невозможно спросить. Он сказал мне, что назначает меня командующим Западным фронтом, что Конев с этой должности спят и после того, как посланная к нему в штаб фронта правительственная комиссия сделает свои выводы, будет предан суду военного трибунала.
На это я сказал Сталину, что такими действиями ничего не исправишь и никого не оживишь, это только произведет тяжелое впечатление в армии. Напомнил ему, что вот расстреляли в начале войны командующего Западным фронтом Павлова, а что это дало? Ничего не дало. Было заранее хорошо известно, что из себя представляет Павлов, что у него потолок командира дивизии. Все это знали. Тем не менее он командовал фронтом и не справился с тем, с чем не мог справиться. А Конев — это не Павлов, это человек умный. Он еще пригодится.
Тогда Сталин спросил:
— А вы что предлагаете делать?
Я сказал, что предлагаю оставить Конева моим заместителем.
Сталин спросил подозрительно:
— Почему защищаете Конева? Что, он ваш дружок?
Я ответил, что нет, что мы с Коневым никогда не были друзьями, я знаю его только как сослуживца по Белорусскому округу.
Сталин дал согласие.
Думаю, что это решение, принятое Сталиным до выводов комиссии, сыграло большую роль в судьбе Конева, потому что комиссия, которая выехала на фронт во главе с Молотовым, наверняка предложила бы другое решение. Я, хорошо зная Молотова, не сомневался в этом».
Потратив два часа на изучение обстановки в Генеральном штабе, Жуков в ту же ночь отправился на машине в штаб Западного фронта, который размещался там же, где стоял штаб Резервного фронта и откуда он месяц назад уехал победителем под Ельней. Чувствовал он себя отвратительно: смертельная усталость, в ушах еще стоял звон канонады Ленинграда. Безумно хотелось провалиться в сон. Жуков часто останавливал машину и, чтобы разогнать дремоту, делал пробежку но обочине.
Глубокой ночью въехали в Можайск. Комендант города полковник С. И. Богданов, которого Жуков знал по Резервному фронту. Жуков приказал: найти отважных командиров-артиллеристов. Западнее Можайска на перекрестках дорог выставить орудия на прямую наводку. Не допустить дальнейшего продвижения немецких танков на Москву! И снова в путь.
В машине, подсвечивая фонариком, он снова и снова изучал карту, полученную в Генштабе. В районе Юхнова — Малоярославца все еще ощущались последствия неразберихи, возникшей 5 октября. А случилось невероятное: рано утром наши самолеты обнаружили громадные колонны танков и мотопехоты, которые, прорвав фронт, шли на Юхнов. Первые донесения об этом в Генштабе показались недостоверными: откуда враг, да еще на московском направлении — до столицы каких-нибудь 200 километров, практически не прикрытых ничем, кроме строительных батальонов? Где же наши войска, державшие фронт?