Как раз в это время из тыла, с других фронтов сюда спешили 11 стрелковых дивизий, 16 танковых бригад, более 40 артиллерийских полков. К середине октября основные направления на Москву прикрыли части, насчитывавшие 90 тысяч человек. С Дальнего Востока, останавливаясь лишь для смены паровозов, мчались сотни эшелонов, перебрасывались кадровые войска: три стрелковые и две танковые дивизии. На самых опасных участках войска возглавили опытнейшие военачальники: на волоколамском направлении — К. К. Рокоссовский, на можайском — Д. Д. Лелюшепко, а после его ранения Л. А. Говоров.
В эти жуткие по напряжению дни Жуков работал буквально круглосуточно, вырывая несколько часов для сна. В Москве также бодрствовали, в том числе В. М. Молотов, почему-то вообразивший себя стратегом. И вот что произошло, по словам Жукова:
«Через два дня после того, как я начал командовать фронтом, Молотов позвонил мне. В разговоре с ним шла речь об одном из направлений, на котором немцы продолжали продвигаться, а наши части продолжали отступать. Молотов говорил со мной повышенным тоном. Видимо, он имел прямые сведения о продвижении немецких танков на этом участке, а я к тому времени не был до конца в курсе дела. Словом, он сказал нечто вроде того, что или я остановлю это угрожающее Москве отступление, или буду расстрелян! Я ответил ему на это:
— Не пугайте меня, я не боюсь ваших угроз. Еще нет двух суток, как я вступил в командование фронтом, я еще не полностью разобрался в обстановке, не до конца знаю, где что делается. Разбираюсь в этом, принимая войска.
В ответ он снова повысил голос и стал говорить в том же духе. Как же это так, не суметь разобраться за двое суток!
Я ответил, что, если он способен быстрее меня разобраться в положении, пусть приезжает и вступает в командование фронтом. Он бросил трубку, а я стал заниматься своими делами».
Надо думать, Молотов навсегда запомнил этот разговор. Георгию Константиновичу, однако, некогда было думать о такте, когда происходили бестактные поползновения членов Политбюро вмешаться в военные дела. Ему, помимо прочего, слишком были памятны довоенные события и случавшееся в первые месяцы войны с теми, кто слепо выполнял абсурдные приказы, спускавшиеся «сверху». За последствия их расплачивались исполнители, а не мнившие себя стратегами партийные чиновники в мундирах или без них.
В середине октября, перегруппировав силы, враг возобновил нашествие на Москву. Вновь вспыхнули кровопролитные бои, но противник, надеявшийся пробить наш фронт, на этот раз просчитался. Фронт, к сожалению, отодвигался, но медленно, и каждый шаг оплачивался немцами большой кровью. Жуков и штаб Западного фронта твердо держали управление войсками, молниеносно реагируя на любую опасность. Больше того, при каждом удобном случае наши войска наносили гитлеровцам сильные контрудары. 13 октября под Боровском советские танки Т-34 и КВ раздавили немецкие противотанковые батареи и пошли на запад. Враг с трудом восстановил положение, бросив пикирующие бомбардировщики.
Москва готовилась во всеоружии встретить врага. За можайским рубежом по решению Военного совета Западного фронта сооружалась основная оборонительная линия — Ново-Завидовский — Клин — Истринское водохранилище — Истра — Красная Пахра — Серпухов и Алексин. Еще один рубеж проходил непосредственно по окраинам города. Партийная организация Москвы возглавила гигантские по объему оборонные работы. Секретарь МК ВКП(б) Б. Н. Черноусов отмечал: «Самоотверженность москвичей на строительстве оборонительных рубежей была действительно массовой. В холод, нередко под огнем противника, в короткий срок 600 тысяч жителей Москвы и области, из них три четверти женщины, построили 700 километров противотанковых рвов, 3800 дотов и дзотов».
Отходившие под давлением врага наши войска находили оборудованные позиции, что многократно умножало силу сопротивления. Из Москвы и области в ряды армии вливались все новые бойцы, в первую очередь коммунисты. Из Московской партийной организации, насчитывавшей 330 тысяч коммунистов, за первые шесть месяцев ушли на фронт 114 тысяч членов партии. Созданный штаб руководил партизанским движением в захваченных фашистами районах Московской области. Во вражеский тыл было направлено 65 тысяч москвичей. На железных дорогах, ведущих на запад, совершались диверсии, парализовывавшие движение.
Немало москвичей отдали свои жизни в беззаветной борьбе за линией фронта. «Тяжело переживали мы гибель наших героев, — писал Б. Н. Черноусов. — Фашисты захватили и казнили восьмерых комсомольцев с завода «Серп и молот» и других предприятия Москвы. Для устрашения их трупы были повешены на центральной площади Волоколамска. В те же дни совершила свой бессмертный подвиг и Зоя Космодемьянская».
Урон партизан вражеским коммуникациям дополнял усилия наших саперов. Из 3-й танковой группы в это время с отчаянием докладывали о том, что подвоз по дорогам иногда невозможен. «Главная причина возникновения и углубления кризиса заключается в том, что ремонт шоссейной дороги требует значительно больше сил и времени, чем это предполагалось. Несостоятельность первоначальных предположений в первую очередь показали разрушения, причиненные русскими минами замедленного действия. Такие мины, разрываясь, образуют воронку в 10 метров глубиной и 30 метров в диаметре. Взрыватели установлены с такой точностью, что ежедневно происходит по нескольку взрывов, и поэтому приходится каждый день строить заново объездные пути». Диверсии на дорогах были составной частью планов Жукова задержать врага. Он учел сезонные условия, немцы в дожди оказались прикованными к дорогам, которые блокировались различными награждениями и препятствиями, и у них сосредоточивалась противотанковая артиллерия.
20 октября Государственный Комитет Обороны ввел в Москве осадное положение. В суровых словах, созвучных смертельной опасности, разъяснялось: оборона рубежей в 100–120 километрах западнее Москвы возлагается на командующего Западным фронтом генерала армии Г. К. Жукова, а на ближних подступах — на командующего Московским военным округом генерал-лейтенанта П. А. Артемьева. В обращении Военного совета фронта к защитникам столицы говорилось: «В час грозной опасности для нашего государства жизнь каждого воина принадлежит Отчизне… Сейчас, как никогда, требуется бдительность, железная дисциплина, организованность, решительность действий, непреклонная воля к победе и готовность к самопожертвованию».
Жесткой обороной наши войска изматывали врага. За каждый шаг продвижения немцы платили чрезмерную цену. К концу октября гитлеровское наступление выдохлось. Однако конфигурация фронта вызывала тревогу: на севере, захватив еще 14 октября Калинин, противник мог пойти в обход столицы; на юге Гудериан застрял под Тулой, и нельзя было исключить его удара в тыл Москвы. Районы Калинина и Тулы не входили в полосу Западного фронта, который выгнулся к этому времени дугой по линии Тургиново — Волоколамск — Дорохово — Наро-Фоминск — Серпухов.
Командование группы армий «Центр» поспешно собирало последние резервы, подвозило отставшую артиллерию: предстоял решительный натиск на Москву.
17 октября Гитлер разоткровенничался в кругу своих приближенных. Уставившись в потолок, фюрер вещал о том, что предстоит сделать на Востоке после победы. «Мы проложим там через самые красивые места несколько автострад. На их пересечении с реками встанут немецкие города — центры военных, полицейских, административных и партийных властей. Вдоль этих дорог разместятся немецкие фермы, и скоро азиатский ландшафт станет иным. Через десять лет там будут жить уже четыре миллиона немцев, а через двадцать — по крайней мере десять миллионов. Они приедут не только из Германии, но из Америки, Скандинавии, Голландии, Фландрии. И остальная Европа сыграет свою роль в освоении русских пространств. Ни один немец не ступит и ногой в те русские города, которые как-то сохранятся после войны, — Москвы и Ленинграда, конечно, не будет и в помине, — пусть русские гниют в своем примитивном, растительном существовании подальше от великих автострад. Для них излишни как образование, так и обеспечение социальных нужд».