В Берлине эксперты завершали разработку «генерального плана «Ост» — германской колонизации на Востоке вплоть до Урала. Подлежали уничтожению 120–140 миллионов человек, чтобы дать место «высшей расе». Германская пропаганда твердила, что вермахт у стен Москвы, с СССР почти покончено.
А Сталин вызвал Жукова в Кремль.
— Мы хотим, — сказал Сталин, — провести в Москве, кроме торжественного заседания по случаю двадцать четвертой годовщины Октября, и парад войск. Как вы думаете, обстановка на фронте позволит нам провести эти торжества?
Жуков заверил, что враг в эти дни не в состоянии на большое наступление. А что касается защиты с воздуха, то нужно укрепить противовоздушную оборону и подтянуть с соседних фронтов истребители к столице. Так и сделали.
И вот в эти тяжелые дни из Москвы, отмечавшей традиционный праздник годовщины Великого Октября, прозвучали уверенные слова Сталина. На торжественном заседании 6 ноября он сказал о враге:
— И эти люди, лишенные совести и чести, люди с моралью животных, имеют наглость призывать к уничтожению великой русской нации, нации Плеханова и Ленина, Белинского и Чернышевского, Пушкина и Толстого, Глинки и Чайковского, Горького и Чехова, Сеченова и Павлова, Репина и Сурикова, Суворова и Кутузова!
На следующий день утром на Красной площади выстроились для парада войска. Все, кто имел отношение к устройству парада, волновались: вражеские аэродромы вблизи столицы. Небо затягивали низкие тучи, шел снег. В 8 утра на трибуну Мавзолея поднялись члены правительства, руководители Московской партийной организации. «Сталии, — писал Черноусов, — был в хорошем настроении, прохаживаясь, подошел к нам и сказал, показывая на небо:
— Везет большевикам».
Многие из частей, прошедших в тот день перед Мавзолеем, отправлялись прямо на фронт. Напутствуя их, Сталин говорил:
— Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков — Александра Невского, Дмитрия Донского, Кузьмы Минина, Дмитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова! Пусть осенит вас победоносное знамя Ленина!
Торжественное празднование 24-й годовщины Великого Октября в Москве вдохнуло новые силы в защитников столицы.
Полные боевого подъема дни тревог и надежд. Но суровый реалист Жуков, как всегда, был закрыт для эмоций. Он требовал и требовал величайшей осмотрительности и был против любых опрометчивых действий. Враг все еще нависал над столицей, и надо встретить во всеоружии новый натиск. Жуков понимал, что верные своему шаблону немцы снова навалятся на флангах танковыми и подвижными соединениями, чтобы окружить Москву. Действительно, враг намеревался сомкнуть клещи где-то в районе Ногинска и Орехово-Зуева. То были, по терминологии немецких штабистов, «большие клещи». Операция в масштабах всей группы армий «Центр». Командованию немецкой 4-й армии не терпелось внести свой вклад, разумеется, соразмерный имевшимся у него силам. Оно вознамерилось бросить из района Можайска одну ударную группу, а из лесов юго-западнее Серпухова другую, с целью соединиться у Кунцева, окружив противостоявшие им войска Западного фронта. Так сомкнутся «малые клещи», значительно говорили стратеги 4-й армии.
Общие контуры немецкого замысла Жуков разгадал. Вооруженный опытом войны, несмотря на сложную обстановку, он уверенно докладывал Кремлю: Минска, Смоленска и Вязьмы больше не будет. Значит, особое внимание укреплению флангов! Для чего требовалась спокойная, целеустремленная работа всех звеньев от командования фронта до войск на передовой линии. Сталин, однако, реагировал темпераментно, и «тут у меня состоялся не совсем приятный разговор по телефону» с ним, зафиксировал Жуков.
Верховный потребовал нанести упреждающие удары по фланговым группировкам немцев в районах Волоколамска и Серпухова. Жуков осведомился:
— Какими же силами мы будем наносить эти контрудары? Западный фронт свободных сил не имеет. У нас есть силы только для обороны.
Сталин категорически отрезал: вопрос о контрударах решен. Он еще позвонил члену Военного совета Н. А. Буланину и угрожающе добавил:
— Вы там с Жуковым зазнались.
Что делать? Но приказ есть приказ. Жуков стал энергично готовить контрудары. Генерал П. А. Белов, вызванный в Ставку, описал, как принималось решение, в ходе которого ему надлежало командовать конно-механизированной группой. 10 ноября Жуков привел его к Сталину утверждать плав — Белову надлежало действовать в районе Серпухова. Генерал, приехавший прямо с фронта, конечно, не знал о предыстории операции, попав в кабинет Верховного, отметил (в книге, вышедшей в 1963 году): «Сейчас, воспроизводя в памяти прошлое, я невольно припоминаю мелкие, на первый взгляд не очень значительные детали, удивившие тогда меня, вызвавшие недоумение.
В те годы много писали о Сталине в газетах, называя его твердым, прозорливым, гениальным — одним словом, на эпитеты не скупились.
Я не видел его с 1933 года. С тех пор он сильно изменился: передо мной стоял человек невысокого роста, с усталым, осунувшимся лицом. За восемь лет он постарел, казалось, лет на двадцать. В глазах его не было прежней твердости, в голосе не чувствовалось уверенности. Но еще больше удивило меня поведение Жукова. Он говорил резко, в повелительном тоне. Впечатление было такое, будто старший начальник здесь Жуков. И Сталин воспринимал это как должное. Иногда на лице его появлялась даже какая-то растерянность».
Генерал Белов воспринял лишь внешнюю сторону происходившего. Коль скоро был отдан приказ, Жуков выполнял его. Генералу Рокоссовскому поручили провести частную операцию в районе Волоколамска. Но ведь Жуков только что велел покрепче окопаться, беречь войска, а тут идти в лоб на изготовившегося к прыжку врага. «Признаться, мне было непонятно, — говорил Рокоссовский, — чем руководствовался командующий, отдавая такой приказ». Жуков, естественно, не мог объяснить, что выполняет указание Сталина. Этот удар, по словам Рокоссовского, «принос мало пользы». Несколько лучшие результаты дали действия конно-механизированной группы Белова у Серпухова. Сорвать подготовку гитлеровцев к наступлению не удалось, но с планами осуществить «малые клещи» командующему 4-й немецкой армии Клюге пришлось расстаться. Вместо выступления на Можайск немцы несколько дней отбивались от войск Белова.
Надо думать, Георгий Константинович высоко оценил действия спешенных конников, но едва ли он приветствовал расточение сил в это ответственное время. О чем, разумеется, не упустил прямо в лицо сказать Сталину при первой же встрече. В высшей степени уравновешенный военачальник, Рокоссовский писал о Жукове в эту тяжелую пору: «В моем представлении Георгий Константинович Жуков остается человеком сильной воли и решительности, богато одаренным всеми качествами, необходимыми крупному военачальнику». И далее: «Мне запомнился разговор, происходивший в моем присутствии между Г. К. Жуковым и И. В. Сталиным. Это было чуть позже, уже зимой. Сталин поручил Жукову провести небольшую операцию, кажется, в районе станции Мга, чтобы чем-то облегчить положение ленинградцев. Жуков доказывал, что необходима крупная операция, только тогда цель будет достигнута. Сталин ответил:
— Все это хорошо, товарищ Жуков, но у нас нет средств, с этим надо считаться.
Жуков стоял на своем:
— Иначе ничего не выйдет. Одного желания мало.
Сталин не скрывал своего раздражения, но Жуков не сдавался. Наконец Сталин сказал:
— Пойдите, товарищ Жуков, подумайте, вы пока свободны.
Мне понравилась прямота Георгия Константиновича. Но когда мы вышли, я сказал, что, по-моему, не следовало бы так резко разговаривать с Верховным Главнокомандующим. Жуков ответил: