— У нас еще не такое бывает».
Волевое начало деятельности Жукова ощущали не только на фронте, но и в Москве. В это время он бросил резкие упреки начальнику Главного артиллерийского управления генералу Н. Д. Яковлеву за мизерное обеспечение Западного фронта боеприпасами. Разбором претензий Жукова, разумеется обоснованных, пришлось заниматься Сталину. Он заметил: «Комфронтом Жуков просто не понимает обстановку, сложившуюся с боеприпасами. А она сложная. Ноябрь — самый низкий месяц по производству… нужно ожидать повышение поставок, а не заниматься беспредметными упреками».
Интересы Западного фронта, прикрывавшего Москву, естественно, были в центре внимания Ставки Верховного Главнокомандования. Его потребности удовлетворялись, но, подчеркивал генерал Яковлев, «в пределах разумного» — ведь сражения шли от Баренцева до Черного моря.
13 ноября в Оршу съехалось высшее немецкое командование — начальники штабов объединений Восточного фронта. Совещание вел Гальдер. Хотя ряд генералов высказывали опасения по поводу происходившего на фронте, Гальдер опирался на директиву Гитлера: до наступления зимы расправиться с СССР.
Он продиктовал «максимальную» и «минимальную» линии продвижения в 1941 году: первая — вплоть до Майкопа, Сталинграда, Горького и Вологды; вторая — до нижнего течения Дона, Тамбова и Рыбинска. В любом случае район Москвы подлежал захвату. Тут нельзя не сказать о том, что после войны битые гитлеровские генералы десятилетиями твердили: они-де тогда потерпели неудачу из-за «генерала Зимы». Ударили морозы — и остановился вермахт. Ложь! Надежды в ставке Гитлера на захват Москвы основывались именно на том, что со второй половины ноября земля подмерзнет и подвижные войска обретут свободу маневра.
15 ноября группа армий «Центр» снова двинулась на Москву. 51 дивизия, из них 13 танковых и 7 моторизованных. Самый сильный удар — севернее столицы. У Волжского водохранилища 300 немецких танков прорвали нашу оборону. Случилось это в полосе армии, входившей в Калининский фронт. Ставка 18 ноября прирезала полосу этой армии к Западному фронту. Логика была очевидной: коль скоро фронт пытаются обойти севернее, пусть он и позаботится сам не допустить этого.
Хотя обстановка сложилась крайне тревожная — враг явно нацелился на охват столицы с севера, — Жуков, объясняя новому командующему армией генералу Д. Д. Лелюшенко его задачи, был предельно спокоен.
Он неторопливо растолковывал генералу: Гитлер обжегся в октябре на можайском направлении, а теперь ползет в обход Москвы с севера. Жуков выразил уверенность, что здесь в оборонительных боях мы перебьем его танки. А когда подойдут наши резервы, перейдем в контрнаступление. Надо использовать лесистую местность, контратаки, особенно ночью — враг этого боится. Выпили за успех по стакану обжигающе горячего чая, и Лелюшеико отбыл в свою армию.
В последующие две недели враг нажимал на этом направлении, но ничего не добился. Жуков верил в упорство и умение генерала Лелюшенко. Когда после отхода наших войск из Клина Лелюшенко обратился к Жукову с просьбой дать «хоть одну дивизию», последовал короткий и ясный ответ: «У фронта сейчас резервов нет. Изыщите у себя».
Вслед за этим пришел приказ: перевести штаб армии в город Дмитров. Лелюшенко посмотрел на карту и оторопел: как раз в этом месте в нашем фронте брешь, город на острие немецкого танкового клина. Ему, обладавшему дерзким, напористым характером, оставалось только подивиться изобретательности Жукова. Он понял, что «не случайно командование фронта решило поставить штаб армии именно в Дмитров: мол, тогда уж командарм наскребет подразделения и закроет прорыв!».
Лелюшенко отправился к Дмитрову, встретил несколько танков, прыгнул в передовой КВ и повел их в атаку. Командарму, конечно, не подобает водить танки в бой, однако иного выхода не было. Танк Лелюшенко подбили, он выбрался через аварийный люк в днище машины — снова в бой. Тем временем подошли небольшие подкрепления, храбрые отряды добровольцев из Москвы. Немцев остановили.
На истринском направлении на армию Рокоссовского навалилось более 400 вражеских танков, масса моторизованной пехоты. Группировка, наползавшая в предельно уплотненных боевых порядках, обладала ужасающей пробивной силой. Что и сказалось в конечном итоге — здесь враг ближе всего вышел к Москве, фашистские танки доползли до Крюкова. В боях против них обессмертили себя 78-я стрелковая дивизия полковника А. П. Белобородова, 316-я — генерала И. В. Панфилова, павшего смертью героя. Жуков, не касаясь резервных соединений, на помощь им снимал с других боевых участков все, что можно было высвободить, — группы танков, артиллерийские батареи, зенитные дивизионы, солдат с противотанковыми ружьями.
«Вспоминая те дня, — писал Рокоссовский, — я в мыслях своих представляю себе образ нашей 16-й армии. Обессиленная и кровоточащая от многочисленных ран, она цеплялась за каждую пядь родной земли, давая врагу жестокий отпор; отойдя на шаг, она вновь была готова отвечать ударом на удар, и она это делала, ослабляя силы врага… Обе воюющие стороны находились в наивысшем напряжении сил… Командующий Западным фронтом делал все возможное, чтобы хоть немного подкрепить ослабевшие войска, но при этом не втягивать в. бой по частям прибывавшие стратегические резервы. Они решением Ставки стягивались к Москве, и районам наибольшей опасности. Их нужно было сохранить до, решающего момента. Для этого требовался строгий расчет и огромная выдержка».
Неизбежно возникали трения между волевыми военачальниками — Жуковым и Рокоссовским — по поводу методов выполнения общей задачи. Комфронта нередко связывал свободу маневра подчиненных. С непритупленной десятилетиями обидой Рокоссовский описывал события некоторых из этих эпохальных дней. Он попытался было отвести войска армии, дравшиеся в 10–12 километрах впереди Истринского водохранилища, за него, не дожидаясь неизбежного — пока немцы не опрокинут их и на плечах отступающих форсируют водную преграду. Только-только начали осуществлять маневр, как поступила «короткая, но грозная шифровка Жукова: «Войсками фронта командую я! Приказ об отводе войск за Истринское водохранилище отменяю, приказываю обороняться на занимаемом рубеже и ни шагу назад не отступать».
Тяжеловесная забота комфронта о делах в 16-й армии наверняка не приводила в восторг ее штаб. «Доходило до того, — с горьким юмором припоминал Рокоссовский, — что начальник штаба армии Малинин неоднократно упрашивал меня намечать КП в стороне от дорог, желая избавиться от телефона «ВЧ». по которому ему чаще всего приходилось выслушивать внушения Жукова. Доставалось и мне, но я чаще находился в войсках и это удовольствие испытывал реже. Вспоминаю один момент, когда после разговора по «ВЧ» с Жуковым я вынужден был ему заявить, что, если он не изменит тона, я прерву разговор с ним. Допускаемая им в тот день грубость переходила всякие границы…Нервозность и горячность, допускаемая в такой сложной обстановке, в которой находился Западный фронт, мне была понятна». Почему?
Жуков и штаб фронта точно рассчитывали и проявляли неслыханную выдержку, решив отразить удары врага только силами Западного фронта. Гитлеровские штабы, завороженные идеей окружения Москвы, совершили грубейший промах. В то время как истекали кровью фланговые группировки (в числе прочих их и держала армия Рокоссовского), в центре фронта немцы так и не додумались организовать фронтальный натиск, хотя сил для этого у них было сверхдостаточно по сравнению с имевшимися у нас. «Это дало нам возможность свободно перебрасывать все резервы, включая и дивизионные, с пассивных участков, из центра к флангам и направлять их против ударных группировок врага», лаконично напишет впоследствии Жуков.
Не много слов! А речь шла о рассчитанном риске — снимались войска с западных подступов. Утончался непосредственный щит столицы. Оставшимся частям было строго-настрого приказано смотреть в оба.
На южном крыле Западного фронта методически отражались атаки буквально взбесившегося Гудериана. Еще в конце октября мужественные защитники Тулы отбили передовые соединения группы Гудериана. В ту глубокую осень на всю страну прозвучало имя выдающегося руководителя тульских коммунистов, секретаря обкома партии В. Г. Жаворонкова, возглавившего комитет обороны города. Жуков высоко оценил военное дарование штатского человека Жаворонкова, сумевшего сформировать рабочие отряды, бившие бок о бок с частями 50-й армии отборные дивизии Гудериана. С 10 ноября Ставка ввела и этот участок в подчинение Западного фронта.