Только 11 сентября наши войска сумели, отбив немецкие контратаки, перейти в наступление. «К 14 сентября, — писал Рокоссовский, — они разгромили противника и овладели Прагой… Вот когда было наиболее подходящее время для восстания в польской столице! Если бы осуществить совместный удар войск фронта с востока, а повстанцев — из самой Варшавы (с захватом мостов), то можно было бы в этот момент рассчитывать на освобождение Вартаны и удержание ее. На большее, пожалуй, даже при самых благоприятных обстоятельствах войска фронта не были способны. Очистив от противника Прагу, наши армии вплотную подошли к восточному берегу Вислы. Все мосты, соединявшие предместье с Варшавой, оказались взорванными».
С 15 сентября по приказу командования фронта началась переброска на левый берег польских воинов, а в ночь на 16 сентября форсировал реку польский полк. Фронт оказал помощь авиацией как для непосредственной поддержки повстанцев, так и сброса им грузов. Жуков и Рокоссовский решили наращивать силы на том берегу. Переправились в общей сложности три полка.
Руководители восстания в Варшаве не только но помогли им, а, напротив, отвели повстанцев от реки. Предложения штаба фронта установить связь аковцы высокомерно отвергли, а с немцами вступили в переговоры о капитуляции. Немцы к 24 сентября ликвидировали плацдарм, в ходе борьбы за который Войско Польское потеряло 3764 человека убитыми и ранеными. Оставшихся в живых удалось эвакуировать. Отныне непосредственная помощь восставшим ограничилась сбрасыванием с самолетов вооружения, снаряжения и продовольствия, а также авиационной и артиллерийской поддержкой.
Жуков отправился севернее Варшавы, где в так называемом «мокром треугольнике» (развилке Вислы, Буга и Нарева) наши войска пытались пробиться к столице Полыни. Открылась тяжелая картина: крайне переутомленные и обессиленные наши две армии пытались взломать сильную вражескую оборону. Наши войска несли большие потери, а тем временем 2 октября руководители восстания в Варшаве капитулировали. В «мокром треугольнике» продолжали гибнуть в бесплодных атаках наши бойцы и командиры. «Я не принимал участия в организации этого наступления, — писал Жуков, — и мне была непонятна его оперативная цель, сильно изматывавшая войска».
В боях за освобождение Польши уже пало почти 100 тысяч советских воинов, а 340 тысяч были ранено. Общие потери Войска Польского к этому времени достигли 11 тысяч человек.
На Наревском плацдарме враг даже попытался отбросить наши войска назад. Всю первую половину октября гитлеровцы бешено контратаковали, введя в дело сотни танков. Бои были исключительно тяжелыми. Как заметил командующий 65-й армией Батов, именно во время этих боев родился боевой лозунг гвардейских истребительно-противотанковых частей: «Гвардейцы умирают на лафетах, но врага не пропускают!» Армия Батова, отбивая атаки, уничтожила свыше 400 танков противника.
Жуков уделил, по словам Батова, «очень большое внимание» плацдарму на Нареве. Далеко не отрадные вести приходили и из Восточной Пруссии. «5 ноября, — зафиксировал Василевский, — войска 3-го Белорусского фронта в связи с неудачными попытками ворваться в пределы Восточной Пруссии получили приказ перейти к жесткой обороне в Южной Литве».
Неизменно мысливший в масштабах всего советско-германского фронта, Жуков был вынужден, как он впоследствии выразился, «с сожалением констатировать тот промах, который допустила Ставка, не приняв предложение, сделанное еще летом, об усилении фронтов, действовавших на Восточно-Прусском направлении. Оно ведь строилось на том, чтобы с ходу сломать оборону противника при успешном развитии Белорусской операции. Теперь вражеская группировка в Восточной Пруссии могла серьезно угрожать нашим войскам при наступлении на берлинском направлении».
А северо-западнее Варшавы 1-й Белорусский фронт все пытался наступать. Рокоссовский разъяснил Жукову, что Сталин не изменяет своего требования выйти на Вислу на участке Модлин — Варшава. Можно сделать допущение — Сталин довоевывал войну 1920 года. Тогда он был среди тех, кто проиграл кампанию. Теперь он, по всей видимости, пытался взять реванш. Но даже лучшие полководцы — Жуков и Рокоссовский — не могли сделать невозможного.
Жуков обратился в Ставку с настоятельным требованием прекратить наступление в этом районе, перейти к обороне, дать войскам отдых и пополнение. В ответ — вызов в Москву вместе с командующим фронтом Рокоссовским, «поговорим на месте».
Маршалы прибыли к Сталину для «личных переговоров», как выразился Верховный, крайне озабоченные и солидарные в оценке обстановки. В кабинете злобный Молотов, Берия и Маленков, самые усердные в поддакивании вождю. Сталин выслушал доклад Жукова, на глазах теряя хладнокровие и контроль над собой. И было отчего. Наверняка последняя осень войны, а предлагается прекратить активные действия. Но Жуков стоял на своем: противник сумел наладить оборону, наши войска несут «ничем не оправданные потери». Жуков докладывал по карте и буквально кожей чувствовал, как обостряется обстановка, Сталин «то к карте подойдет, то отойдет, то опять подойдет, пристально всматриваясь своим колючим взглядом то в меня, то в карту, то в К. К. Рокоссовского». Сталин обратился к Рокоссовскому: поддерживает ли он мнение Жукова? Маршалы оказались единодушны в оценке обстановки.
Сталин предложил подкрепить наступающие войска авиацией, танками и артиллерией. Он спросил Рокоссовского: можно ли тогда выйти к Висле между Модлином и Варшавой?
— Трудно сказать, товарищ Сталин, — ответил Рокоссовский, — противник также может усилить это направление.
— А как вы думаете? — обратился Сталин к Жукову.
Тот ответил куда более категорически:
— Считаю, что это наступление нам не даст ничего, кроме жертв. А с оперативной точки зрения, нам не особенно нужен район северо-западнее Варшавы. Город надо брать обходом с юго-запада, одновременно нанося мощный рассекающий удар в общем направлении на Лодзь — Познань. Сил для этого сейчас у фронта нет, но их следует сосредоточить, одновременно нужно основательно подготовить к совместным действиям и соседние фронты на берлинском направлении.
Сталин неожиданно отослал маршалов в соседнюю комнату «подумать», а мы тут «посоветуемся».
В соседней, именовавшейся библиотечной, комнате маршалы снова разложили карту и задумались над ней. У Жукова остался неприятный осадок от стычки в кабинете Верховного. На правах старого друга он без обиняков по-товарищески спросил Рокоссовского, почему он «не отверг предложение И. В. Сталина в более категорической форме».
— А ты разве не заметил, как зло принимались твои соображения, — ответил Рокоссовский. — Ты что, не чувствовал, как Берия подогревает Сталина? Это, брат, может плохо кончится. Уж я-то знаю, на что способен Берия, побывал в его застенках.
Исчерпывающий ответ! Минут через 20 в комнату явилась троица — Берия, Молотов и Маленков. Они осведомились у маршалов: что-нибудь «надумали». Ответ — нет. Троица заверила, что это «правильно». Маленков заверил: «Мы вас поддержим». Это-то перед Сталиным!
В кабинете Жуков и Рокоссовский выслушали решение Верховного. Наступление остановить, перейти к обороне, дальнейшие планы будут обсуждены позднее. «Все это было сказано далеко не дружелюбным тоном. И. В. Сталин почти не смотрел на нас, а я звал, что это нехороший признак». На следующий день Сталин позвонил Жукову и «сухо спросил» его мнение о том, чтобы передать непосредственно Ставке руководство всеми фронтами. Речь шла о том, чтобы упразднить ее представителей, координировавших действия групп фронтов. Жуков понял, что «идея возникла не только в результате вчерашнего нашего спора».