Жалобы Хенрици на то, что у него все же мало войск, Гитлер отвел. Не по наитию, а в результате умелой дезинформации о намерениях нашего командования, жертвой которой пал фюрер. Он заявил Хенрици: «К югу от вашего фронта, в Саксонии, находится более сильная группировка вражеских войск… Основный удар врага будет нанесен не по Берлину, а здесь». Он показал на карте район Праги.
8 апреля Эйзенхауэр посетил передовые штабы американских армий на берлинском направлении. Командир дивизии, выходившей к Эльбе, браво доложил: «Мы идем вперед и войдем в Берлин. Ничто нас не остановит». Эйзенхауэр без колебаний напутствовал: «Давай! Желаю всяческих успехов, и пусть никто не остановит тебя». 12 апреля дивизия вырвалась к Эльбе. После войны командир корпуса, в который она входила, настаивал: «По моему мнению, мы могли бы прийти в Берлин раньше русских, расстояние до него было ничтожным. По темпам нашего марша для этого потребовалось бы, наверное, дня полтора. Сопротивления с немецкой стороны не существовало. Сопротивления просто не было».
Тогда за чем дело стало? Та американская дивизия, рвавшаяся к Берлину, 13 апреля, «как на воскресном пикнике, без выстрела», переправила через Эльбу несколько батальонов. Однако поблизости оказались немецкие юнцы — курсанты военных училищ. Зеленых солдат, естественно, не вводили в курс высшей стратегии гитлеровского руководства сдавать территорию на западе и держаться на востоке. Увидели американцев, значит, враг — и в бой! Расчеты расположенных поблизости тяжелых зенитных орудий услыхали стрельбу и, в свою очередь, открыли огонь по наземным целям. Большой шум! Потеряв четырех убитыми и двадцать ранеными, американцы 14 апреля отступили на западный берег Эльбы. «Эти молодые люди, — недовольно написал американский историк Уигли, — сбросив плацдарм дивизии в Эльбу, лишили западных союзников возможности добыть славу».
Стычка по масштабам войны ничтожная, но она озадачила верховное командование США и Англии.
15 апреля Эйзенхауэр спросил командующего американской группой армий Брэдли: сколько жертв потребует взятие Берлина? Брэдли отрапортовал: не менее ста тысяч человек. За все время после открытия второго фронта и до окончания войны в Европе американцы потеряли 135 тысяч человек убитыми. А теперь еще 100 тысяч! Брэдли исходил из того, что при выдвижении к Берлину американские войска угодят в непосредственный тыл немецких армий, дравшихся с Красной Армией. В неизбежной сумятице завяжутся схватки. Дальнейшее понятно. Эйзенхауэр со своими штабистами погрузился в тягостные раздумья.
В районе Берлина противник имел свыше миллиона человек войск, 10 400 орудий и минометов, 1500 танков и самоходных орудий, 3300 самолетов. С нашей стороны в войсках трех фронтов — 2,5 миллиона человек, 41 600 орудий и минометов, 6250 танков и самоходных орудий, 7500 самолетов. Из них на сравнительно узких участках прорыва Жуков сосредоточил 68 стрелковых дивизий. Число орудий и минометов на километр фронта, где наносились решительные удары, превышало 300 стволов.
1-й Белорусский фронт, выступая главными силами с кюстринского плацдарма, должен был штурмовать Берлин, выделив танковые армии для обхода города с севера и северо-востока. С ним взаимодействовал 2-й Белорусский фронт. Как было договорено в Ставке, наступавший южнее 1-й Украинский фронт шел на Эльбу, готовый в случае необходимости повернуть свои танковые армии на Берлин.
В первых числах апреля Жуков принял командующего 3-й армией генерала Горбатова, который доложил ему о степени сосредоточения армии. Горбатов в мемуарах оставил любопытнейшую запись беседы с Жуковым. «Маршал сообщил мне: начало наступления на Берлин назначено задолго до рассвета при ослеплении противника и превращении ночи в день ста сорока пятью прожекторами; с плацдарма двадцать четыре километра по фронту будут наступать четыре общевойсковые и две танковые армии: рассказал, какими мерами будут отвлекать противника от берлинского направления и от нашей подготовки на кюстринском плацдарме. Берлин будет захвачен на пятый день, а на Эльбу мы выйдем 26 апреля. Наличие двухсот семидесяти артиллерийских и минометных стволов на километр и более тридцати танков непосредственной поддержки на километр должно обеспечить успех.
Я высказал опасение, что ночное наступление при таких плотностях боевых порядков неизбежно повлечет к перемешиванию соединений и частей. И зачем ночь превращать в день — не лучше ли обождать рассвета? Я подумал еще, хотя и не сказал, что боевые порядки на плацдарме излишне уплотнены и это приведет к лишним потерям; нецелесообразно брать Берлин штурмом, лучше блокировать его и выходить на Эльбу. Сомневался я и в том, что мы сумеем заставить противника думать, будто мы отказались от нанесения основного удара с кюстринского плацдарма.
В разговоре по затронутым вопросам командующий остался при своем мнении. Однако, как известно, наступление он начал не ночью, а в 6 часов 30 минут».
Наверное, были и другие военачальники, готовые внести изменения в план операции. Но по большей части они «промолчали», авторитет Г. К. Жукова был непререкаем.
За всю войну не приходилось брать такого крупного, сильно укрепленного города, как Берлин, занимавшего 900 квадратных километров. В штабе 1-го Белорусского фронта знали: Берлин, в сущности, превращен в крепость, а подходы к нему с востока от Одера — сплошная зона мощных оборонительных сооружений. Было сделано все, чтобы разведать районы предстоявшего сражения. Изготовили точный макет города и его пригородов, на котором неоднократно проигрывались как общий штурм, так и отдельные его фазы.
5 апреля в штаб фронта, размещавшийся в крошечном городке Мендзехуд, были вызваны все командующие армиями, члены военных советов, командиры корпусов. На стенах помещения — закрытые полотнами карты. Негромкие переговоры в зале, где собралось около ста генералов и офицеров. Движение, шум смолкли. Жуков оглядел притихший зал и негромко, будничным тоном сказал:
— Товарищи! Я вас пригласил сюда для того, чтобы объявить о приказе товарища Сталина.
Мертвая тишина. Жуков продолжил, повысив голос:
— Верховный Главнокомандующий, Маршал Советского Союза товарищ Сталин приказал войскам нашего фронта перейти в наступление на берлинском направлении, окружить столицу фашистской Германии — Берлин, разгромить и уничтожить силы врага и водрузить над Берлином Знамя Победы!
Зал взорвался аплодисментами. Все встали. Неистово бил в ладоши стоявший в первом ряду генерал Чуйков, подняв над головой руки, аплодировал генерал Богданов. «Счастливые, неповторимые минуты, — записал очевидец, — минуты, о которых мечтали под Москвой, под Сталинградом, у Тулы и Ленинграда, на Кавказе, на Днепре, Буге и Висле!»
Жуков переждал, не прерывая аплодисментов, продолжавшихся несколько минут. И к делу!
Как обычно, маршал обстоятельно объяснил задачи фронта, частей и соединений. На открытых теперь картах, макетах Берлина провели командно-штабную игру.
Командование фронтом во главе с Жуковым разместилось на сцене зала, а командармы с помощниками за столами, расставленными в зале. Поочередно, по вызову они выходили к карте и докладывали свои решения, начиная от исходного положения и в динамике боя. Возможности каждого были видны всем. Жуков по ходу докладов давал вводные, обычно обострявшие обстановку, задавал порой каверзные вопросы. Он не мог не быть довольным — генералы отвечали четко, с глубоким знанием дела. Командармы досконально знали свои армии до подразделении. Все это было прекрасно, но какой кровью был оплачен этот опыт!
В целом намерения врага не были тайной. Участники командно-штабной игры сошлись во мнениях относительно попыток немцев дезинформировать наше командование. Отправив немало танков на юг к Праге, Хенрици попытался создать ложное представление — у него-де в глубине сосредоточены мощные оперативные резервы. Их не могло быть, что касается танковых соединений, то наша разведка быстро установила: по железной дороге подвозились муляжи танков. Напрасно немцы размещали их на местности, как им представлялось правдоподобно.