Эти планы Кирпонос обсудил с Жуковым, когда тот только что вернулся из 8-го механизированного корпуса, где знакомился с состоянием частей корпуса и тем, как осуществляется выдвижение их из района Львова на Броды. Георгий Константинович оставался верен принципу: понять обстановку можно только на месте. «Начальник Генерального штаба был хмур, — вспоминал И. Х. Баграмян. — Он молча кивнул в ответ на мое приветствие. Из разговора я понял, что Жуков считает действия командования фронта недостаточно энергичными и целеустремленными. По его словам, много внимания уделяется решению второстепенных задач и слишком медленно идет сосредоточение корпусов. А нужно определить главную опасность и против нее сосредоточить основные усилия. Такой главной угрозой являются танковые и моторизованные группировки противника, глубоко вклинившиеся в глубь нашей обороны. Поэтому основные силы фронта при поддержке всей авиации должны быть брошены именно на эти направления. Только так можно добиться перелома в ходе пограничного сражения. Жуков считал ошибкой, что Кирпонос позволил командующему 6-й армией оттянуть 4-й механизированный корпус с правого фланга армии, где враг наносит главный удар, на левый и ввести его в бой на этом второстепенном направлении»{112}.
24 июня 22-й механизированный корпус генерал-майора С. М. Кондрусева совместно со 135-й стрелковой дивизией нанес контрудар по левому флангу вклинившейся группировки противника, стремясь оказать помощь 87 и 124-й стрелковым дивизиям, окруженным восточнее Владимир-Волынского. Однако несогласованность в действиях соединений, большие потери в боях и превосходство противника в танках вынудили части корпуса отступить 25 июня за р. Стырь севернее Луцка. Командир корпуса генерал Кондрусев погиб, а в командование вступил начальник штаба генерал-майор В. С. Тамручи.
По согласованию с Жуковым решили перенести контрудар на утро 26 июня, так как 8, 9 и 19-й механизированные, 31, 36, 37-й стрелковые корпуса еще не вышли в назначенные им районы. Однако Жукову не довелось увидеть своими глазами результаты этого контрудара. Утром 26 июня на командный пункт Юго-Западного фронта позвонил Сталин и предложил Жукову немедленно вылететь в Москву.
26 июня части 8-го механизированного корпуса перешли в наступление и в течение дня продвинулись на 10–12 км. Однако другие корпуса не смогли поддержать его успех. 15-й механизированный корпус понес большие потери от ударов вражеской авиации. 9-й (генерал-майор К. К. Рокоссовский) и 19-й (генерал-майор танковых войск Н. В. Фекленко) механизированные корпуса вступили в сражение только во второй половине дня. К исходу 26 июня корпус Фекленко вышел к Дубно, а корпус Рокоссовского не смог преодолеть сопротивление 14-й танковой дивизии противника.
К. К. Рокоссовский, вспоминая события того времени, писал: «26 июня по приказу командарма Потапова корпус нанес контрудар в направлении Дубно. В этом же направлении начали наступать левее нас 19-й, а правее 22-й механизированные корпуса. Никому не было поручено объединить действия трех корпусов. Они вводились в бой разрозненно и с ходу, без учета состояния войск, уже двое суток дравшихся с сильным врагом, без учета их удаленности от района вероятной встречи с противником. Время было горячее, трудности исключительные, неожиданности возникали везде. Но посмотрим распоряжение фронта, относящееся к тому периоду: „…Нанести мощный контрудар во фланг прорвавшейся группе противника, уничтожить ее и восстановить положение“. Согласовывалось ли оно с обстановкой на участке, о котором идет речь, не говоря уже о положении, сложившемся к 26 июня на житомирском, владимир-волынском и ровненском направлениях, где немецкие войска наносили свой главный удар? Нет, не согласовывалось. У меня создалось впечатление, что командующий фронтом и его штаб в данном случае просто повторили директиву Генштаба, который конкретной обстановки мог и не знать. Мне думается, в этом случае правильнее было бы взять на себя ответственность и поставить войскам задачу, исходя из положения, сложившегося к моменту получения директивы Генерального штаба»{113}.