Эти маневры стали последними учениями столь крупного масштаба в предвоенные годы. С лета 1937 г. на армию и флот обрушилась волна репрессий, направленная против мнимых участников „военного заговора в Красной Армии“. Г. К. Жуков не попал под нож репрессий. Спасло его то, что он неожиданно вместе со своим начальником штаба заболел бруцеллезом, выпив свежего молока. Болезнь дала осложнения, и лечение, по свидетельству М. М. Пилихина, двоюродного брата Жукова, и его дочери Эры Георгиевны, затянулось надолго. Они, правда, не уточняют, сколько времени он провел в госпитале, а затем на курорте. Возможно, это заняло не один месяц. За это время были арестованы многие, с кем приходилось общаться по службе Г. К. Жукову: командующий Белорусским военным округом И. П. Уборевич, бывший командир 7-й Самарской кавалерийской дивизии К. К. Рокоссовский, комкоры Д. Сердич, Л. Я. Вайнер, Е. И. Ковтюх, И. С. Кутяков, И. Д. Косогов и др. Все это было весомым поводом для ареста Жукова, но судьба была к нему благосклонна: приказом наркома обороны он 22 июля был назначен командиром 3-го конного корпуса.
Снова Георгию Константиновичу пришлось начинать все сначала. В связи с арестами резко упала подготовка командно-политических кадров, у командиров понизилась требовательность к себе и подчиненным, и, как следствие, ослабла дисциплина и служба всего личного состава. В войсках процветали доносы и очернительство. Несмотря на все это, Жуков сумел в кратчайший срок восстановить боеспособность корпуса. Осенью 1937 г. на окружных маневрах он показал хорошие результаты.
25 февраля 1938 г. Жуков, недавно получивший „досрочно и вне очереди“ воинское звание комдива, был назначен командиром 6-го кавалерийского корпуса. Здесь Георгий Константинович застал ту же картину, что и в 3-м конном корпусе. Надо было опять браться за самое слабое звено — боевую подготовку. И это удалось Жукову. Учитывая, что будущее в значительной степени принадлежит танкам и механизированным соединениям, он требовал от командиров и штабов детальной отработки вопросов взаимодействия с танковыми войсками и организации противотанковой обороны. Командир корпуса, стремясь улучшить боевую подготовку подчиненных частей, предъявлял повышенные требования к командирам и политработникам. Нередко его требовательность проявлялась в жесткой и грубоватой форме, что отмечали ранее Рокоссовский и Буденный. Это стало одной из причин разбора 28 января 1938 г. персонального дела Г. К. Жукова на активе коммунистов 4-й дивизии, 3-го и 6-го корпусов. Ему также припомнили связи с „врагами народа“ Уборевичем, Сердичем, Вайнером и другими, а также то, что он не любит политработников. В своем выступлении Жуков признал, что у него были срывы, что как коммунист он „обязан был быть выдержаннее в обращении с подчиненными, больше помогать добрым словом и меньше проявлять нервозность“. Не отрицал Георгий Константинович и своей нелюбви к политработникам, но категорически отмел свои связи с „врагами народа“, которых таковыми не считал. В итоге Жукову был объявлен выговор „за грубость, за зажим самокритики, недооценку политработы, за недостаточную борьбу с очковтирательством“{19}.
Партийное взыскание не повлияло на военную карьеру Жукова. В июне 1938 г. его назначают заместителем командующего войсками Белорусского военного округа по кавалерии. Не прошло и года, как в жизни Георгия Константиновича произошел новый поворот — его, комбрига С. П. Денисова и полкового комиссара И. Т. Чернышева направили в командировку в Монголию.
Чем же была вызвана столь внезапная командировка? Для ответа на этот вопрос сделаем небольшой экскурс в историю.
В январе 1935 г. японские войска, оккупировавшие Маньчжурию, вторглись в Монгольскую Народную Республику (МНР) и захватили часть восточного выступа территории этой страны. 5 июня на станции Маньчжурия начались переговоры между маньчжурской и монгольской делегациями с целью мирного урегулирования спорных пограничных вопросов. Однако достигнуть соглашения не удалось. Не увенчалась успехом и работа созданной в августе постоянно действующей смешанной комиссии. Поэтому в январе 1936 г., когда обстановка была напряжена до предела, правительство МНР обратилось к советскому руководству с просьбой об оказании военной помощи. В феврале того же года СССР заявил о своей готовности оказать помощь МНР ввиду японской агрессии. 12 марта в Улан-Баторе был подписан Протокол о взаимопомощи между СССР и МНР сроком на 10 лет.