Утолив первую жажду впечатлений, Николай Егорович принимается за дело.
Гаспар Монж, чье имя было так дорого Жуковскому, умер полвека назад. Но жили рожденные им идеи. Работали ученые, поддерживавшие и развивавшие геометрическое направление в механике, начало которому положил их великий земляк. Встретиться с ними Жуковскому было крайне интересно.
Вот он в кабинете главного инженера Парижа, известного специалиста по механике Мориса Леви. Беседа длится несколько часов. Широко образованный ученый, автор четырехтомного труда по графической статике, человек, глубоко интересовавшийся гидравликой, небесной механикой, морскими приливами, Леви не мог не привлечь к себе внимания Жуковского.
Главный инженер города ослепительно любезен. И это не просто радушие хозяина, утонченная вежливость светского человека. Нет! Леви быстро понял, с кем он имеет дело. Визитер из России — интереснейший собеседник, с ним приятно поговорить, от него можно узнать много нового о том, что происходит в научных кругах далекой холодной Москвы. Леви щедро дарит время еще малоизвестному русскому ученому.
— Мосье Жуковский! К сожалению, я не владею русским языком, но то, что вы рассказываете о своей магистерской диссертации, так интересно. Я надеюсь прочитать ее по-французски. Перевод вашей работы должен быть издан в Париже.
Мосье интересуется, как преподают механику в учебных заведениях Франции? О, пожалуйста! — Леви патриот, а какому патриоту не хочется рассказать о том, чем гордится его отечество.
Жуковский слышит от своего собеседника, как высоко чтут французские ученые идеи Гаспара Монжа, как учат они студентов, исходя из этих идей.
— Но не слишком ли большое внимание уделяют парижские профессора геометрическому толкованию механики? — Жуковский задает этот вопрос не случайно. Ему важно проверить правоту собственных мыслей.
— О нет, коллега! — Голос Леви становится очень серьезным. На мгновение он задумывается, а затем обрушивает на собеседника целый монолог: — Инженер должен созерцать пространство, иначе он не сумеет самостоятельно разрабатывать проекты. Углубленное изучение начертательной геометрии лучше, чем что-либо другое, развивает пространственное мышление. На экзамене по этому предмету мы предъявляем студентам суровые требования. Иначе нельзя. Людей, не способных к пространственному мышлению, надо исключать, Политехническая школа должна быть от них освобождена. Так же относимся мы и к другой дисциплине — геометрической теории механизмов. Ее преподаватели должны быть не менее строги — ведь эта наука помогает выработать механическое мышление, столь необходимое при проектировании новых машин!
Леви произносит эту тираду с пылкостью истинного француза, и Жуковский не может с ним не согласиться. Правда, эти слова — безжалостное напоминание о собственной неудаче, об учебе в Петербурге, когда он был жестоко выброшен за борт и не сумел стать инженером-путейцем. Но, вероятно, Леви прав. В этой жестокости есть и своя необходимость — по-видимому, так и должно быть. «Не зная броду, не суйся в воду», — вспоминается Николаю Егоровичу родная русская поговорка.
Но не только Леви приветлив с Жуковским. Так же тепло и непринужденно прошли встречи с Дарбу— одним из самых выдающихся парижских математиков второй половины XIX века. Познакомился он и с Анри Пуанкаре, тогда еще студентом, а впоследствии ученым, которым гордилась Франция.
Вдали от наполненной напряженной работой Москвы Жуковский отдыхает и предается тем раздумьям, которых неизбежно требует творчество. Часами просиживает он подле знаменитых парижских фонтанов. Стремительно извергаются водяные струи. Они радуют глаз своей красотой. Но Николай Егорович видит в этом течении большее. Он читает тайны водяных струй. Много мыслей рождается в эти часы, но Жуковский не спешит сообщить их друзьям. Все надо обдумать, тщательно взвесить. Николай Егорович бережно складывает результаты этих наблюдений в копилку своей памяти. Они ему еще пригодятся!
А фонтаны хороши! «Особенно хорош один из них, — читаем мы в письме к матери, — он представляет собой громадного бронзового великана, который с дикой физиономией смотрит за скалу, под которой обнимается его жена с некоторым господином. Обе обнимающиеся фигуры из белого мрамора, поэтому все вместе производят сильное впечатление; из-под скалы вырывается сноп воды, который ниспадает каскадами по каменным террасам в резервуар. Мы после обеда сидим в Люксембургском саду и освежаемся брызгами этого фонтана».