Подошвы ботинок Помрежа, подбитые подковами, мелькали перед носом и то, что Васька по-своему экономит, не транжирит деньги попусту, объединяло его с отставником, рождало в груди Почуваева чувство сродни отцовскому, тем паче, что сыновьями Бог обделил, а единственная дочь маялась с мужем по военным городкам, и Почуваев, хоть и скрытно от жены, не одобрял выбор дочери, а при редких свиданиях с родной кровинкой намекал: «Брось его, ежели невтерпеж. Батяня прокормит, не боись!»
В холле института Помреж довел Почуваева до стеклянных дверей, отомкнул щеколду, оперся об остекление:
— На восьмом, говоришь, икорка?
— Так точно, вашбродь! — Почуваев шутейно козырнул и промахнулся, едва не угодив пальцами в глаз. Ишь, ушел навык, подводит рука, так вот незаметно к старости скок-поскок, дела… Уж и в метро место уступают, а давно ли Почуваев молодцевал?.. Вскакивал, подставляя плавным жестом локоть сгорбленным старушкам.
Помреж кивал, будто болванчик, из тех, что Почуваев понавез в начале пятидесятых годов, работая советником в северо-восточных провинциях Китая.
— Ты точь-в-точь, как болванчик из моего коллекциона, — подъелдыкнул Эм Эм.
Помреж по-блатному сунул большой палец под верхнюю губу и чиркнул по ней:
— Век свободы не видать! Михаил Мифодич, а что ж ты, добрая душа, искал в подвале мне разлюбезном? Это ж я о нем думу имел первым!
— Брось, пустое, — смешался Эм Эм, глаза воина-забияки вдруг налились кровью от с трудом сдерживаемого гнева.
Помреж давно приметил: водилось за Почуваевым полыхать негодованием и помидорно краснеть, особенно, если не удавалось гнев выплеснуть в лицо обидчику. Попал в точку, подвел итог Помреж, финтит напарник, чего бродил в подвале…
Прохладный воздух с улицы продул разгоряченные чужими подозрениями мозги Почуваева, отставник собрался, ткнул Ваську в грудь, по-дружески, еще тяжелым кулаком и двинул к черной «волге»-фургону, купленному хлопотами Фердуевой почти новым у могущественной организации.
Наташка Дрын озаботилась субботним посещением бани, прозванивала подруге — ненадежной в переговорах, умеющей без смущения изменить данному ранее обещанию за час, а то и за полчаса до его исполнения. Сейчас подруга колебалась касательно субботнего похода в баню, и Наташка Дрын, как отвечающая за поставку услады для Дурасникова, напирала и долбила подругу неотразимыми резонами: квартиру пробьет, поняла?.. При деньге кабан, не сомневайся!.. Вовсе не старый, толстый — другое дело, так тебе в балете с ним не вальсировать, зато поддержит финансово… мужики, когда стареют, будто прозревают — надо платить, если стесняются впрямую, дарами разными компенсируют перепад возрастной… плохого тебе, дурища, не желаю.
Наташка тоскливо прикидывала: не дай Бог сорвется, дон Агильяр рассвирепеет и отыграется целиком на ней; у Пачкуна свои заморочки с Дурасниковым, Наташке неведомые, и по усердию Пачкуна видно — нужен ему Дурасников позарез, и срывы в умасливании зампреда недопустимы.
— Мы за тобой заедем, — добавила Наташка, учитывая лень подруги, а зная любовь к еде необычной, дожимала, — жор отменный, выпивка — класс, хванчкара грузразлива, тетра, киндзмараули, — а еще, припоминая, что подруга, как многие жрицы любви, помешана на сохранении здоровья, давила и давила, — красное вино кровь обновляет… не знаешь? Темная! Подводники ведрами потребляют…
Сговорились еще созвониться к вечеру, Наташка смекнула без труда: на субботу у подруги есть параллельные предложения и сейчас та взвешивает на тончайших весах, какое принять.
Каждый раз, после разговора со Светкой, завсекцией — Наталья Парфентьевна Дрын — упрекала себя за бессеребрие и неумение постоять за свои интересы.
Роман с Пачкуном длился и длился, и думать о его исходе не хотелось, все слишком очевидно: не уйдет Пачкун из семьи, не переломает быт налаженный о колено. Наташка ему удобна, молода, хороша, всегда под рукой, исполнительна, ничего не требует, понимая, что только при покровительстве Пачкуна — асса совторговли — обделывает свои дела без последствий, Наташка давно уяснила, что безоблачное небо над головой такое — только молитвами Пачкуна, читанными перед алтарями Дурасникова и прочих районных начальников, к коим Наташка доступа не имела. Любовь любовью, но дон Агильяр мог одним движением перекрыть Наташке кислород, и тогда прощай флаконы духов без счета; прощай возможность не мусолить каждую купюру, обливаться потом перед оплатой в кассе; прощай любимые одеяния, привозимые доблестными спортсменами; прощай компании Мишки Шурфа и разудалые загулы в дорогих злачных местах.