Бабка Степанида участливо посмотрела на него и проговорила:
— Дитя малое, а сила великая в нем.
И все подивились Антошиному мужеству.
ДОРОГА К ОСТРОВУ
Кудеярцы дождались ночи. На выручку им пришла сама природа. Запрятала поглубже в тучи большую луну, потому что была бы она сейчас только на погибель беглецам. Им темь непроглядная нужна, чтобы проскользнуть мимо преследователей.
Зато немцев такая ночь пугала. Они стреляли светящимися пулями. Вверху, будто электрические фонари, повисали ракеты. То и дело поднималась стрельба. Так, без всякой цели, лишь бы не было тишины.
Ненадолго все смолкло. Казалось, даже деревья сдерживают дрожь и напряженно тянутся в небо верхушками, словно вглядываются окрест.
— Ну, пошел! — тихо командует Егорыч.
— Пошел! Пошел! — вполголоса передается по цепочке.
Идут люди, пригибаются к земле, у нее ищут защиты. Перебрались через дорогу. Впереди открытая поляна. Пересечь бы ее, а там густые заросли — и в безопасности. Там остров, недоступный врагу. Но не успели. Взвилась и будто повисла на невидимой проволоке ракета-фонарь. Дети и взрослые упали, прижались к земле, притаились за торчащими пнями. И снова темно. Только светят безопасно и холодно гнилушки, словно тысячи маленьких светлячков.
— Пошел! — все так же тихо командует Егорыч усталым людям.
Молчаливая толпа тяжело дышит, торопится. Но вот и спасительный кустарник. Он царапает руки, рвет одежду. Пробираться через него трудно. Надо дожидаться рассвета.
А на рассвете двинулись дальше. Шли медленно, равнодушные к опасности. Егорыч держит на руках раненого Димитрушку. Следом трудно переступает Антоша. В обожженную ногу впиваются сухие ветки. Он вскрикивает от боли, но сразу умолкает, пока вновь не зацепится за корень или дерево.
Идти становится все труднее. Под ногами дрожит неустойчивая стежка, сквозь траву просачивается вода. Антоша прыгнул с кочки на другую, но сорвался. Густая жижа сразу потянула к себе. Он закричал охрипшим от ужаса голосом. На помощь бросился Егорыч. Мигом вырвал его у засасывающей трясины, поставил на сухое место и после не отпускал от себя, крепко держа за руку.
Наконец вышли к потайной кладке. Шли цепочкой, держась за руки, чтобы не соскользнуть в трясину. У Егорыча есть верные приметинки, он знает, как безопаснее пройти по скрытому мосточку. Ступает хоть и осторожно, но уверенно. Так же уверенно ведет за собой людей. И скоро уже стояли кудеярцы на прочной, сухой земле, отделенные от немцев непроходимой дорогой, укрытые густыми зарослями.
С шумом пронеслась по Синезерке немецкая моторная лодка. Со стороны Кудеяра докатились выстрелы. Но все это больше не тревожило беженцев. Им было здесь надежно и безопасно.
ГОРЕСТНАЯ ВЕСТЬ
По утрам на зорьке пробирался Егорыч потайными стежками к партизанам. Возвращался веселый, с хорошими вестями. Отступает немец. Гонят его по всей земле. Недолго теперь ждать освобождения. Радовались кудеярцы, радовался Антоша: наши придут, а с ними мама. Наталья и Митя тоже вернутся домой.
Скорей бы! Егорыч все беспокоится: о Наталье нет слухов, и Митя пропал. Как ушел к матери в город, до сих пор нет. Не выдержал Егорыч — пошел в город узнать, не случилась ли беда какая. Вернулся он только к вечеру третьего дня. Сел, низко наклонил голову.
— Что ты хмурый, Егорыч? — допытывалась бабка Степанида. — Не таись. Вместе беду легче перенести.
— Наталья погибла, — сказал тихо Егорыч. Потом охнул и еще тише добавил: — Пропала с Митюшкой. Убили их немцы.
— Деточки горькие! — запричитала Степанида. — Убили! Убили их!
На голос Степаниды сходились люди. Узнавали о немыслимой беде, что пришла к старому леснику, говорили успокоительные слова. А то молча смотрели на него, переживая с ним его беду.
Поздно все разошлись. Егорыч сидел неподвижно, горько вздыхал. Говорить ему ни с кем не хотелось. И Антоше вдруг стало опять страшно. Потому что страшно не только, когда преследуют, чтобы убить. Страшно и тогда, когда добрый Егорыч сидит и смотрит в одну точку. И все клонится, клонится к земле. Поднимет голову и снова молчит.
У Антоши вдруг сильно забилось сердце. Он хотел закричать, но только трудно вздохнул. Он не знал успокоительных слов, которые говорят обычно взрослые в этих случаях. Он только смотрел на Егорыча с жалостью и любовью. И Егорыч понял его чувства. Он склонился еще ниже, заплакал. Антоша держал его руку и тоже плакал. От тоски и страха.
— Ну, будет, будет, — вдруг проговорил Егорыч. — Перестань, Журавушка. Перестань.
Он уложил спать Антошу и ушел далеко в лес. Потом вышел к Синезерке и сидел там на берегу до рассвета.
Синезерка слушала жалобы старого лесника и тихими всплесками отзывалась на его большое горе. Сострадала ему.
НАШИ!
Наутро пришли наши. Первым увидел их Егорыч, когда возвращался с речки Синезерки. Они ехали на машинах. Торопились к Доброводску: там еще продолжались бои.
Егорыч разбудил кудеярцев.
— Наши! Наши идут! — повторял он. — Домой собирайтесь, люди!
Сборы недолги у беженцев, поднялись и пошли, осторожно, чтобы не соскользнуть с потайной кладки. Вот и сухой лес. Идут люди по дороге, выпрямленные, торжествующие. Не то, что к острову пробирались. Свобода!
Сзади притормозила машина, остановилась. Бойцы смешались с кудеярцами, весело переговариваются с ними, а те и плачут и смеются в ответ от счастья.
Из кабинки вышла женщина в гимнастерке. Лицо доброе. «Как у мамы на карточке», — подумал Антоша. Хотел крикнуть: «Мама!», подбежать к ней, да оробел. Стоит, грустно смотрит в сторону.
— Ты что серьезный такой? — заговорила с ним женщина. Антоша молчал, потом неуверенно произнес:
— Я думал, вы моя мама. Егорыч сказал: «Немца прогонят — приедет мама». А она не приехала.
— Бедный человечек! — пожалела его женщина. — Ты что ж, один в лесу, без мамы? Как же ты жил?
— Я не один. Я с Егорычем, — ответил Антоша. — Егорыч, иди сюда! — закричал он.
Но в это время водитель засигналил, и Антошин голос затерялся в шуме сигнала.
— Это меня зовут, — сказала женщина. — Ехать надо.
Она вынула из сумки шоколадку, дала Антоше и поцеловала его.
— До свиданья, малыш! — крикнула она на прощанье. — А мама вернется обязательно. Только жди крепко!
Машина уехала, а он все махал вслед, медленно и раздумчиво. Он махал вслед и другим машинам. И все ждал, вдруг какая остановится, и из кабины выйдет мама. Уже давно разошлись кудеярцы, а они с Егорычем все провожали машины, которые с ревом мчались в Доброводск, где все еще шел бой.
— Пойдем, Журавка, — тихо позвал Егорыч.
Ему и самому хотелось подольше постоять на дороге. Он боялся возвращаться в пустую сторожку, потому что никогда не придут туда больше ни Митя, голубоглазый великан, ни тоненькая, как тростиночка, Наталья.
Егорыч и Антоша пошли медленно, думая каждый о своем. И шли они долго, останавливаясь то передохнуть, то показать дорогу к Доброводску бойцам. За это время бабка Степанида уже успела сбегать к землянкам, где жили последнее время кудеярцы, спасаясь от врага. Теперь она бежала в поселок узнать, что там делается. Она обрадовалась Егорычу, будто давно не виделась с ним, и все восклицала:
— Пришли наши родимые! Вот уж счастье всем нам, вот уж радость!
И про сон свой «вещий» вспомнила:
— Отсекли ему, змею окаянному, голову!
Егорыч улыбнулся. Знал, любила бабка Степанида всякие чудеса выдумывать. Не зря прозвали ее на Кудеяре Степанидой-чудесницей.