Вова и Петя исподлобья посмотрели на Антошу. Потом Вова сердито сказал:
— Он не наш. Он не жил с нами никогда.
— Он наш, — возразила женщина. — Он жил с нами. Только ты забыл его, и Петя забыл.
Мальчики насупились и с недоверием смотрели на Антошу, а тот оробел и не поднимал головы. Он боялся взглянуть на женщину, которая называла его своим сыном. Когда же украдкой вглядывался в ее лицо, то тревожился еще сильнее. Нет, это не мама. У мамы на карточке лицо доброе и веселое, а у нее строгое, незнакомое.
На щеке у нее темнел глубокий рубец, оттого так трудно было смотреть на нее. Антоша молчал. Молчала и она. И тоже не находила слова, которое бы успокоило Антошу. Ее опечалила такая встреча. Не потому только, что Антоша не узнал ее, но на его лице была жалость и растерянность, и это печалило ее. Она подошла к окну и долго смотрела на улицу. Наверное, ей вспомнилось что-то страшное, потому что она вдруг закрыла лицо руками и стояла молча.
— Пусть он уходит, — настойчиво твердил Петя. — Он не наш. Пусть уходит, слышишь, мама?
Она не слышала.
«Скорей бы Егорыч приходил», — тоскливо думал Антоша. И вдруг у него сильно-сильно забилось сердце. И стало больно, как тогда на острове, когда Егорыч плакал о Мите и Наталье.
ПРИДЕШЬ, ЕГОРЫЧ?
Антоша остался один в комнате. Он сидел неподвижно и все смотрел на дверь. Вернется Егорыч, и они сразу уйдут с ним домой, в лес. Мамину карточку он держал в руках, чтоб никто не отнял ее. И ждал, ждал.
Торопливо вошел Егорыч. Он уже услышал от соседки, что вернулась Антошина мать, потому так и торопился.
Антоша обрадовался Егорычу, обнял его и не отпускал, повторяя: «Пойдем скорей отсюда. Пойдем!»
— Ах ты, опенка бесхвостая, — растроганно повторял Егорыч. Ему была приятна радость Антоши. И он не заметил, как тот торопил его.
— Ну, слава богу, — приговаривал он. — Нашлась мать, вернулась. Радуйся, опенка бесхвостая. Да где же она? — спохватился вдруг Егорыч. — Ты что тут один?
— Здесь я, — отозвалась женщина, которая назвала Антошу сыном. Она только что вошла в комнату и смотрела на них.
— Петровна! — обрадованно воскликнул Егорыч. Та подошла к окну. Егорыч вглядывался в ее незнакомое лицо и думал: «Нетто я ошибся. Не похожа».
А она будто мысли прочитала. Насмешливо спросила:
— И ты не признал?
— Что ты, Петровна, что ты, милая, — спохватился Егорыч. — Признал я тебя сразу. Вижу, вот оставила на тебе война свои следы. Так она, окаянная, никого не красит. Слава богу, живая ты. Мои-то погибли, — горестно добавил он.
За чаем разговорились, вспоминали пережитое.
— Приехали мы на Сосницкий разъезд, — рассказывала Ольга Петровна, — тут бомбежка. Выскочили из вагона, побежали в лес. Рядом разорвалась бомба. Меня оглушило. Петя, младшенький, был на руках, не ранило его, Вова тоже уцелел, а вот Антоша пропал. Так и не знала, где он, что с ним. Сама только в поезде очнулась. Потом в госпитале лежала. Долго пришлось лежать.
Тяжелые воспоминания встревожили Ольгу Петровну. Лицо ее снова стало суровым и холодным. Антоша с робостью взглянул на нее и отвернулся. «Она — не мама, — подумал он. — Мама добрая была, как Егорыч. Я помню».
— Спасибо, Егорыч, — заговорила Ольга Петровна. — В долгу я перед тобой. Придет время — рассчитаюсь.
Егорыч удивленно взглянул на нее, насупился.
— Неладное ты говоришь, Петровна. Какие расчеты между нами? Война все счеты сравняла. Разве чем окупишь горести наши, вместе пережитые? Не думай об этом. — И неожиданно с тревогой подумал: «Чуткости в ней мало душевной. Все младшенького привитает. А надо бы Журавку больше жалеть, пока не привыкнет. Трудно ему будет привыкать!»
Егорыч встал.
— Пора мне. — И обнял Антошу. — Не забывай деда-лесовика.
— Нет, Егорыч! — закричал Антоша. — Я с тобой. Я не хочу здесь один!
Не плачет, а в глазах тоска и страх. Как той осенью, когда нашел его старый Егорыч в лесу. Ольга Петровна посмотрела на сына обиженно и сурово, не пытаясь его утешить. Она не находила слов утешения и сама ужасалась своему бессилию.
Егорыч заволновался:
— Разве ж так мыслимо, Журавка? От матери родной уходить? Помнишь, как ждали мы ее? Дождались вот, а ты — уходить. Нешто можно. Я скоро приду, возьму тебя в лес. Березку пойдем кормить?
— Пойдем, — безучастно повторил Антоша и покорно отпустил руку Егорыча.
Он проводил Егорыча до самой Синезерки и все смотрел вслед, пока тот не скрылся в густом кустарнике.
— Егорыч! — закричал он вдруг. — Придешь?
Егорыч не откликнулся. Он шел, не оборачиваясь, и только беспомощно горбился. А над Синезеркой долго еще звенело:
— Придешь, Егорыч? Придешь?
Будто одинокая капля воды в большом звонком сосуде, тоненько и грустно.
ОБИДА
Однажды Антоша проснулся от грохота. Гремело все сильнее и сильнее над самой головой.
«Самолеты!» — со страхом подумал Антоша и зарылся лицом в подушку, чтоб не слышать их пугающего шума. Но от этого становилось еще страшнее. Ему казалось, что они кружатся над домом. Скорей надо бежать прятаться в погреб. Сейчас взорвется бомба.
— А-а-а! — в ужасе закричал Антоша. — Мама! Мама!
Вскочили разбуженные криком Петя и Вова. Петя заплакал и со страхом смотрел на Антошу. Из соседней комнаты прибежала Ольга Петровна.
— Это он кричит, — сказал Вова и показал на Антошу. А тот плакал, звал маму и все повторял:
— Я боюсь, мама, боюсь! Там бомба…
Ольга Петровна открыла окно. На улице было тихо, лишь далеко угасал гул самолетов.
— Ну что ты кричишь? — раздосадованно сказала она. — Разбудил всех. Спи! — И она ушла. В сердцах даже не заметила, что Антоша назвал ее матерью. А Петя насмешливо сказал:
— Он кричал: «Мама! Мама!» А это не его мама. Правда, смешно, что он так кричал?
— Смешно, — согласился Вова. — Нашу маму он называл своей мамой. — И они громко засмеялись, чтобы подразнить Антошу. А Вова добавил: — Не смей называть нашу маму мамой, понял?
Антоша молчал, а когда мальчики умолкли, гордо ответил:
— У меня есть своя мама, лучше вашей. Она добрая.
Антоша с обидой вспомнил, как рассердилась на него Ольга Петровна.
«Она — не моя мама, — решил он твердо, — я знаю, мамы добрые, как Егорыч. С ним не страшно».
Снилось Антоше, что вместе с мамой, не этой, а настоящей, они живут у Егорыча. И всем им хорошо.
ЕГОРЫЧ, МАМА И АНТОША
Антоша проснулся и сразу вспомнил, как испугался ночью, и решил идти к Егорычу. Он вскочил с постели и стал собираться в дорогу. Никто ему не мешал: Вова и Петя спали, Ольга Петровна ушла на работу.
Антоша сложил в свою сумку оловянных солдатиков и мамину карточку, отломил горбушку хлеба и пошел из дому.
Берегом Синезерки самый короткий путь, прямо к полянке выведет, где березка — Хозяйка леса живет. Один раз они там с Егорычем нашли большой гриб-боровик рядом с мухомором. Егорыч сказал: там, где мухомор краснеется, ищи боровик. Мухоморы любят соседствовать с гордым боровиком.
Антоша подошел к знакомой березке — Хозяйке леса, чтобы покормить ее хлебом, как кормили они ее всегда с Егорычем. Насыпал в зазубринки крошек и попросил:
— Березка белая, березка кудрявая! На тебе хлебушка, а ты мою маму найди. Найдешь?
Так, на всякий случай попросил: вдруг исполнит березка его просьбу.
Слетелись птицы. Антоша загляделся, как они весело клевали, и самому стало веселее. Он уже не замечал жары и быстро шел берегом Синезерки к сторожке.
В дрожащем воздухе плавали паутинки, цеплялись за руки, щекотали лицо. Медленно кружились листья. Осень — щеголиха. Нацепила разноцветную одежку, перед наступающей зимой ладит погордиться. Позавидуй, мол, какая я красивая! И в прозрачную Синезерку заглядывается, как в зеркальце.