Теперь — найти брод. На схеме он обозначен пунктиром. В конце пунктира — колечко с вензелем «СМ» — «Суд Мазая», партизанский лагерь.
Спартак снял рюкзак и, развязав, вытряхнул на траву топорик и моток веревки. Сделал лямку и стал раздеваться. Но вспомнил о Нине и велел отвернуться.
Нина пожала плечами — подумаешь, церемонии! — но отвернулась.
Спартак разделся, напялил на живот, поверх трусов, тугую лямку и протянул конец веревки Нине.
— Страхуй, — сказал он и с топориком в руках полез в болото.
И сразу — ух! — по пояс провалился в липкую, как клей, жижу. Веревка в руках у Нины натянулась, как струна.
— Отпусти! — крикнул Спартак, взбираясь на кочку потверже. Соскользнул с нее и, ощутив под ногами что-то плоское и твердое, обрадованно крикнул: — Стою!
— На чем? — крикнула Нина, управляя веревкой.
Спартак наклонился и запустил руку в густую и черную, как мазут, грязь.
— На шпале, — крикнул он, нащупав, на чем стоит, выпрямился и пошел, балансируя, в глубь болота.
Шел и тянул, как паутину, веревку из рук Нины. Скрылся, невидим стал, а все тянул и тянул. Вдруг веревка ослабла. Нина, как условились, протяжно свистнула: «Что случилось?» И замерла, ожидая. Спартак в ответ свистнул дважды: «Все в порядке». И снова потянул веревку. Потом надолго остановился. Но Нина не волновалась. Веревка в ее руках то слегка ослабевала, то снова натягивалась, сигнализируя: Спартак что-то обследует.
Потянулись минуты ожидания. Ожидать всегда скучно. Но не в лесу. В лесу, да еще на болоте, не заскучаешь. Лесной комар всякому дело найдет. Любого ленивца «уговорит» физкультурой заниматься.
Нина как могла — головой, руками, ногами — отбивалась от комарья, да разве отобьешься — заживо съедят, если не убежишь с комариного места. Ну и пусть едят, Нина все равно не убежит. Однако как долго от Спартака нет сигнала! Ага, вот он: один длинный, три, с паузой, коротких свистка. Ну наконец-то возвращается.
Нина стала осторожно выбирать веревку. Вот и он, Спартак. От грязи — как негр. Одни зубы светятся. В одной руке топорик, в другой не поймешь что — фляга какая-то. Идет, как бычок на веревочке, осторожно перебирая ногами. Увидел ее, улыбнулся и вдруг, изменившись в лице, испуганно крикнул:
— Ко мне… Скорей…
И с этими словами по пояс ушел в трясину.
Нина, не разбирая дороги, кинулась на помощь и вдруг почувствовала, как земля уходит у нее из-под ног.
— А-а-а…
— Тише ты…
Злой, вполголоса, окрик Спартака образумил Нину, но было уже поздно. Человек, за минуту перед тем вышедший из леса, тоже услышал Нину и, еще не видя, кто кричал, бросился к болоту. Это был Черняк. Страшная догадка мелькнула в голове у Спартака, когда он из-за плеча Нины увидел Тарасова деда. Черняк все знает. И то, что в руки Спартака попала схема лагеря партизанского отряда Мазая. И то, что он вместе с Ниной отправился на розыски этого лагеря. А раз у Черняка, владевшего протоколами «Суда Мазая», были основания скрывать их от других, то могли у него быть основания и для того, чтобы помешать Спартаку и Нине проникнуть в этот лагерь.
Черняк, прислушиваясь, шел к болоту.
Спартак и Нина с тоской следили за его приближением.
— Эх, жаль, спичек нет, — прошептал Спартак.
— Спички есть, — шепотом ответила Нина, не совсем понимая, для чего они — сигнал подать, что ли?
Она сняла тощий рюкзачок, развязала и, нащупав коробок, протянула его Спартаку. Спартак поджег весь коробок сразу и швырнул на берег. Он правильно рассчитал. Грива сухой прошлогодней травы, покрывавшая берег, вспыхнула, как порох, огонь лизнул болотную жижу, сердито зашипел, и от болота на берег, заслонив ребят от Черняка, повалил густой дым.
Знал бы он, что наделал, командир Спартак! Огонь, как испуганный конь, отпрянул обратно и пошел скакать по лугу к лесу, сжигая на пути все живое. Вот тут и взвилась в небо красная ракета, зовя нас на помощь. Прошли считанные минуты, и мы все — «журавли» и «цапли», — вооружившись еловыми лапами, вступили в битву с огнем, угрожавшим лесу. Но ничего этого ни командир Спартак, ни комиссар Нина не видели. Нечто иное открылось их взору, когда они, радуясь выдумке с дымовой завесой, посмотрели на берег. На берегу страшный и черный, как головня, стоял Черняк. Заметив их, он поспешно снял ружье и…
И когда мы, расправившись с огнем, подбежали к Ведьмину броду, то увидели такую картину. На берегу, забросив автоматы за спину, замерли солдаты, а перед ними, по пояс в трясине, стоял Черняк и, как Титан, держал на одном плече Спартака, а на другом Нину. Подошли еще солдаты и приволокли несколько лесин.
— Бросай! — крикнул офицер, и лесины шмякнулись в болото, образовав мост. Поддерживаемые Черняком, Спартак и Нина выбрались на берег.
— Салют! — крикнул Спартак, не скрывая радости, но юнармейцы смотрели хмуро и на приветствие не ответили.
Спартак помрачнел.
Глаза у него сердито сверкнули. «Обидится и уйдет», — с грустью подумал я, жалея батальон, который на нем держался.
Велев Юльке построить своих «цапель», Орел скомандовал «журавлям»:
— Первый батальон, становись! — и пошел вдоль фронта, весело подмигивая чумазым, как трубочисты, юнармейцам. — Спасибо за службу!
— Служим Советскому Союзу! — грянуло в ответ.
— Товарищ командующий! — Я вздрогнул, услышав голос Спартака. — Разрешите встать рядовым? — Орел обернулся, но ответить не успел. — Есть! — козырнул Спартак, сочтя согласие Орла само собой разумеющимся, и поспешил в строй. Рота загудела.
— Смирно! — сердито крикнул Орел. — Командир первой роты, ко мне! — И, выдержав паузу, спросил у вышедшего из строя Коли Бурова: — В чем дело? Что за шум?
Родинка на щеке у Коли вспыхнула, как звездочка.
— Мы не хотим… — сказал он и запнулся, теряя мысль.
— Ясно, — сказал Орел, балагуря. — Главное мы установили — не хотите. Теперь дело за малым — узнать, чего вы не хотите?
— Мы не хотим, чтобы Спартака в строй рядовым, — обрел дар речи Коля. — Хотим, чтобы опять командиром.
— А кто этого хочет? — спросил Орел.
Командир первой роты опешил.
— Я думал… вы, — сказал он растерянно.
— А я думал, ты. — Орел насмешливо посмотрел на Колю и развел руками: — Выходит, плохие из нас телепаты. А раз так… — Он повысил голос. — Пусть командир Спартак уводит свой батальон и сам объясняется с ним.
«Журавли» и «цапли» ушли. Солдаты тоже. И мы остались вчетвером: Орел, я, старшая вожатая Зоя и Черняк.
— Спасибо, — сказал Орел, пожимая руку Черняку, — за ребят.
И хотя никто ни о чем у него не спросил, он сам рассказал, как все было.
— Охочусь… Слышу, вроде детишки кричат. Вышел к болоту. Они! Ну, вытащил…
Высказавшись, он попрощался и, перекинув ружье с плеча на плечо, ушел, сутулясь и чавкая резиновыми сапогами.
Мы трое — я, Орел и Зоя — задумчиво переглянулись.
— Детишек-то он, верно, вытащил, — сказал Орел, глядя на меня снизу вверх, — но как думаешь, почему?
Я не отвечал. Во-первых, потому, что не знал, что ответить. Во-вторых, мне было не до ответа. К нам от леса, жестикулируя, как будто предупреждая о чем-то, со всех ног мчалась комиссар Нина. Подбежала и, не обращая на нас внимания, заметалась по берегу — искала что-то глазами, ногами, руками… Наклонилась в последний раз и подняла с земли даже на взгляд шершавую, покрытую белым налетом алюминиевую фляжку.
— Вот… Спартак велел… Он там, на болоте, нашел…
Подпрыгнула, словно вспорхнула, и полетела догонять батальон.
Мы долго, недоумевая, вертели в руках фляжку. Попробовали открыть — дудки, колпачок привинчен намертво.
— Фляжка как фляжка, военного образца, — сказал Орел. — Может, внутри что?.. — Он потряс ее над ухом, насторожился и радостно улыбнулся: — Есть!