Я шел к Неве, шел к «Авроре» и, как другу-человеку, протягивал кораблю руку. Сердце у меня замирало от восторга, когда я ощущал в ладони прохладу его броневой ручищи. Нет, это не был корабль-призрак, корабль-мираж, видение, сказка. Это был живой, настоящий, трехтрубный, с пушкой на носу, боевой корабль, готовый в любую минуту…
— Корабль «Аврора» находится на вечном приколе.
Я вздрогнул, услышав эти слова. От них, как от мороза, мне стало холодно и больно. «Аврора», главный корабль Революции, и вдруг «на приколе»? Нет, нет и нет! Я оглянулся, чтобы поспорить с говорившим, и увидел полную женщину, а рядом с ней крепыша-мальчика. Он надул толстые губы и отрицательно покачал головой. Я понял: моего вмешательства не потребуется.
— Нет, — сказал крепыш.
— Что нет? — сердито спросила полная женщина.
— Не на приколе, — ответил крепыш, — а в вечной боевой готовности.
— Кто мог внушить тебе эту ерунду? — вспылила женщина.
— Дедушка, — упрямо ответил крепыш.
— Нет, — сказала полная женщина, — корабль «Аврора» находится…
— Нет, — возразил крепыш, — корабль «Аврора»…
И они ушли, каждый при своем мнении.
На следующий день я снова был возле «Авроры». И увидел возле нее вчерашнего крепышка в черной курточке, под которой пестрела матросская тельняшка.
— Ты один… без мамы? — удивился я.
— Я удрал, — ответил крепыш. — Она меня всегда здесь находит.
— А сам ты что здесь делаешь? — спросил я.
— Слушаю, — сказал крепыш, наставляя ухо на «Аврору».
— Слушаешь? — удивился я. — Кого?
— «Аврору», — ответил крепыш и рассказал о себе.
Они, оказывается, приезжие. Он и мама. Из Сибири.
Приехали посмотреть Ленинград. По совету дедушки. Дедушка у него бывший авроровец. Вот мальчик и бегает к дедушкиному кораблю, слушает «Аврору».
— Да зачем ее слушать? — удивился я.
Мальчик строго посмотрел на меня:
— Дедушка сказал: если враг нападет, «Аврора» первой выстрелит.
Мы стояли и долго-долго слушали «Аврору». Тихо, по-осеннему, светило солнце. По обе стороны Невы шумно дышал, гремел, звенел большой город. Одна «Аврора» молчала. Это было доброе молчание грозного Корабля Революции.
Сапоги
Слава Маркин решил записаться в солдаты. Знаю, знаю, в солдаты не записывают, а призывают. Но Слава Маркин не знал этого. Он думал, что записывают. Как в детский сад или в первый класс.
В детский сад Славу Маркина записывала мама. В первый класс — папа.
В солдаты Слава Маркин решил записаться сам. Сделать это было нетрудно. Слава Маркин жил на даче, а через дорогу, в лагере, за высоким забором, жили солдаты. Слава Маркин подошел к часовому у ворот и сказал, что ему нужно к генералу.
Часовой подумал, что Слава Маркин генеральский внук, и пропустил.
Идет Слава Маркин по лагерю, генерала ищет. Вдруг видит, солдаты бегут, сапогами по земле топают. Рубахи нараспашку, без ремней, лица красные, как из бани. А может, из бани и бегут? Окатил кто-нибудь кипятком по ошибке… Славу Маркина раз ошпарили. Вместо холодной — горячей, как огонь, плеснули. До сих пор собственный крик в ушах звенит. Может, и этих?.. Нет, потому что веселые бегут. А тот, что впереди, — веселей всех. Обернется, оскалит белые как снег зубы и еще наддаст. Другим его никак не догнать. «Догнать…» Вот оно что! Как это Слава Маркин раньше не догадался. Ну конечно же: солдаты в догонялки играют.
Обрадовался собственной догадке и дальше пошел.
Видит — шест. Высокий, от земли до неба. По шесту солдат в сапогах лезет. Лезет, лезет и вдруг — жжик вниз! Другой бы отказался, а он — нет. Упрямый, как муравей. Поплюет в ладоши, потрет рука об руку и снова вверх.
Лезет, а в глазах такая жадность, будто там, наверху, мед, и ему надо этот мед достать.
Дальше идет Слава Маркин. Остановился и замер. Перед ним бревно на двух столбиках, а по бревну солдаты бегают. Руки, как крылья, раскинут, в одной руке автомат, другая пустая, и — бегут. Что это? Зачем? Подумал Слава Маркин и опять догадался — солдатский цирк! Только там, в настоящем цирке, артисты по канату ходят, а тут по бревну, тонкому как канат, бегают.
Одно непонятно: почему зрителей нет? А наверное, потому, что рано. Утро еще. Чай, должно быть, пьют. Попьют и соберутся.
…Наконец нашел Слава Маркин генеральский дом — штаб. Крыша красная, а окна как ромашки. Потому что в ромашковые цвета покрашены: желтый и белый.
— К вам мальчик, — доложили генералу.
Генерал — строгий и усатый, в очках — очень удивился. Знакомых мальчиков у него в лагере не было. Однако сказал: «Прошу» — и уставился на дверь с таким видом, как будто ожидал чего-нибудь необычного.
Дверь открылась, и вошел Слава Маркин.
И хотя Слава Маркин был самым обыкновенным девятилетним мальчиком, генерал, увидев его, до того удивился, что снял очки и стал их быстро-быстро протирать. Ну ясно, для того, чтобы получше разглядеть Славу Маркина.
Слава Маркин, войдя в кабинет, удивился не меньше генерала. Дело в том, что они давно уже знали друг друга. Как рыбак рыбака. Только одного не знал Слава Маркин. Что дед-рыбак, с которым он иногда удил рыбу, был генерал.
— Здравствуй, — сказал генерал и вышел из-за стола. — Зачем пожаловал?
Слава Маркин, хитро прищурившись, в упор посмотрел на генерала: как будто не знает… Как будто не он, дед-рыбак, рассказывал ему, Славе Маркину, о сапогах-скороходах. О сапогах, в которых тот, кто ими владеет, и в огне не горит, и в воде не тонет, и нигде-нигде пропасть не может… О сапогах, которые делают того, кто ими владеет, сильным, храбрым, выносливым и ловким… Как будто не он, дед-рыбак, обиделся на него, Славку Маркина, когда тот усомнился в существовании волшебных сапог, сказав, что все это вранье и одни сказки. И до того рассердился, что об уженье забыл. Щуренок, обглодав наживку, высунул из воды рыльце и удивленно посмотрел на деда-рыбака: чего это с ним, я клюю, а он не подсекает?
Когда старшие выходят из себя, лучше всего сделать вид, что слушаешься их. Слава Маркин поморщился и сделал вид, будто верит в сапоги деда-рыбака. Потом не выдержал и, скривив рожицу, пожелал узнать, в каком магазине он, если захочет, может купить сапоги-скороходы?
— В свое время бесплатно получишь, — ответил дед-рыбак и загадочно улыбнулся.
Слава Маркин тут же поинтересовался, когда наступит это «его время», и дед-рыбак, не таясь, сказал:
— Когда в солдаты пойдешь.
Ну если только за этим дело, Слава Маркин не из тех, кто откладывает на завтра то, что можно сделать сегодня.
…И вот он у генерала. Смотрит на него и удивляется. «Тот» дед-рыбак куда старше «этого» деда-генерала. Отчего? Слава Маркин задумывается и догадывается: от формы. В военной форме все как молодые. Вот и он — наденет и никогда не состарится.
Да, генерал ведь ждет. «Здравствуй, — сказал он. — Зачем пожаловал?»
— В солдаты… записаться… — ответил Слава Маркин и выразительно посмотрел на генеральские сапоги.
И тут случилось такое, во что ты ни за что не поверишь. Генерал вызвал адъютанта и… велел записать Славу Маркина в солдаты.
Слава Маркин обрадовался. Ну вот, сейчас он получит солдатские сапоги и, если генерал не врал, станет самым храбрым, самым ловким, самым сильным, самым, самым…
— Пошли, солдат, — сказал адъютант.
Славу Маркина привели куда-то и велели сесть в кресло. «Для примерки сапог», — подумал он, сел и вытянул ноги. Но тут вдруг над головой у него что-то зажужжало, что-то холодное проехало по голове, и волосы, его волосы, как хвоя с дерева, посыпались на пол. Слава Маркин потрогал голову. Гладкая, как арбуз. А в руках — вот они — его волосы. Жаль стало. Хотел заплакать, но сдержался. Подумаешь, волосы! Он теперь кто? Солдат. А солдаты никогда не плачут. Даже если их до крови ранят.
Встал, стриженый, с кресла. Улыбается сквозь слезы. В глазах вопрос: дальше что?
А дальше портные набежали. Стали Славу Маркина вдоль и поперек мерить. Один меряет, другой записывает, сколько на Славу Маркина сукна надо: сколько на штаны, сколько на рубаху. Смерили — скрылись, шить побежали.