— Кого?
— Людей.
— Нет. А что?
— Должно быть, у убийц особое сердце, и руки другие, и облик не такой, как у всех людей.
— Синдо тоже убивала, — заметил Чангер. — Но у нее красивое лицо. И руки нормальные. Только сильные, не дрожат, когда этих гадов шашкой рубит. Можно лишь позавидовать.
— Чему? — спросил Юсэк. — Я понимаю, нужно пресекать зло. Но не так, не кровью. Зло все равно рождает зло. Не по мне это.
— А как тогда пресекать его? — перебил Чангер. — Слезами? Или как ты — отпускать убийц?
— Да, но я спас человека. А что может быть благородней этого?
— А тот, кого ты спас, загонит тебе пулю в лоб, не моргнув глазом! — бросил с ехидством Чангер. — И поверь — никто не скажет о тебе доброго слова. Наоборот, будут с презрением называть твое имя.
— Я знаю это, — сказал Юсэк невесело. — Это ужасно! Я лучше уйду из жизни, чем стану марать кровью свои руки. — Он замолк и сидел неподвижно, о чем-то напряженно задумавшись. Возможно, его терзали слова Чангера, чем-то схожие со словами Хагу? — Я ничего не хочу понимать, — добавил он тихо, боясь выдать свою тоску. — Ты уверен, что Хагу не помилует нас?
— Конечно, нет.
— А вдруг сжалится? Может так быть?
— Он не ты. Моли бога, чтобы просто расстрелял.
Юсэк с испугом поглядел на Чангера.
— Не горюй, Юсэк. Помирать, братишка, тоже надо уметь. Вот, к примеру, — русские, идут на смерть даже с песней. Как здесь говорят: с музыкой. Может, и мы так же, как они? А? — И он громко затянул песню.
Из изб выбрались два старика, показались Христина и Хагу. Больше никого здесь уже не было, разбежались после недавнего поражения.
— Никак поют? — сказал один из стариков, приподняв ушанку.
— Поют, — ответил другой.
— Окоченели, поди, да и голодные, от этого, наверное, и запели, — Христина с укором посмотрела на Хагу.
Тот не слышал ее — был чем-то сильно удручен. Пленники его явно не волновали. Он стоял неподвижно, не отводя глаз от сарая, и, только когда голоса утихли, разрешил Христине отнести парням что-нибудь поесть.
Хозяйка тотчас же кинулась на кухню и вскоре вышла с корзиной. Дверь сарая ей помог открыть старик. Войдя, она поставила корзину подле притихших парней и, выложив на солому хлеб, сало и картошку, сказала, стараясь быть веселой:
— Ешьте, сыночки. Хозяин смилостивился. Видать, песня ваша его за душу тронула.
Чангер не набросился на еду, хотя был очень голоден. Он глядел на женщину, которую узнал сразу же, как только она вошла в сарай.
— Тетя Христина? — удивился он. — Вы не узнаете меня?
Женщина, приглядевшись к Чангеру, испугалась.
— И верно, как это я тебя не признала сразу? Ты сын Чунсеба. Тебя и признать-то нельзя: так уделали…
— А Колька где? Он с вами?
— Нету его, — сказала женщина. — Убег он. Не захотел со мной мотаться.
— А дядя Прохор? Вернулся?
— Все там же, у генерала Семенова. Может, и убили.
— Вы-то пошто с этим Хагу мотаетесь? Жили бы на хуторе.
— Как бы это я нынче на хуторе осталась, ежели муженек у белых служит? Неужто не видишь, как они с нашим хозяином обошлись? Гоняются за ним, как за ценным зверьком.
Чангер усмехнулся.
— Охотятся за ним — это верно. Только он не ценный зверек, а волк-людоед. За то и хотят пристрелить.
Бросив испуганный взгляд на дверь, женщина привстала.
— Что ты мелешь! Перестань! — зашептала она, пятясь к двери.
— Вот видите, и вы его боитесь! А почему? Потому что он и есть волк! Погодите, он и до вас дотянется, если не уберетесь.
— А чего до меня добираться? Не враг я ему. Служу исправно, как и раньше. Куда денешься?.. Куда ни глянь — все одно: озверели люди.
— Вы, тетя Христина, как этот парень, приняли волка за ценного зверька и маетесь. Этому простительно — из Кореи он, а вы? Как вы-то до сих пор не распознали Хагу? Колька ваш угадал его сразу, потому и удрал. Ничего, дойдет и до вас, когда нас из петли вынимать будут.
Схватив корзину, женщина быстро пошла к двери, но вдруг остановилась и, озираясь, зашептала:
— Не вздумай и ему такое болтать. Не дразни ты его, он и так обозлен. Вы лучше поплачьтесь, тогда, может, смягчится и отпустит. На кой вы ему сдались? Иль враги какие, иль поперек горла засели, как эта комиссарша? Нет, не станет он об вас руки марать. Хагу только припугнет и отпустит. Кабы не так, не стал бы кормить.
— Ой, тетя Христина! — удивился Чангер. — Ничего-то вы не поняли? А у нас нет времени про все это объяснять. Об одном только прошу — поведайте нашим, мол, сожалели, что так случилось, и прощения у них просим. И что любим мы наших невест по-прежнему.