— Неужто русские помогли японцам? — спросила Синай с тревогой.
— А как же не помочь? — возразил Ир. — Ведь русского генерала просил такой же, как и он, генерал-губернатор. Многих корейских патриотов тогда заковали в кандалы и сдали японцам. В Японии они были казнены.
— Для чего вы это рассказываете? — спросил Енсу, нахмурившись. — Хотите, чтобы я удержал сына?
— Я рассказал не затем, чтобы напугать вас, — ответил Ир. — Есть люди, которые удивительно терпеливы к унижениям. Они и плачут, пряча слезы от тех, кто принес им страдания. Я сам видел, как родители несли умершего от голода и болезни ребенка, им встретился господин, и они опустили гроб на землю, чтобы низко ему поклониться. Другие предпочтут смерть унижению. Таких людей называют патриотами.
Синай опустилась на ондоль и, сложив руки на коленях, сказала задумчиво:
— Помнится, и мой сын говорил похожие слова. И все вроде бы верно. Но стоит подумать, что с ним могут сделать… Поверьте, не просто с этим смириться. Не так ли, отец Юсэка?
Енсу трудно было что-либо ответить, особенно после того как Ир рассказал о казни патриотов. Но, с другой стороны, безликое, униженное существование смерти подобно. Гибнут люди за него и ему подобных. Возможно, и они единственные дети у своих родителей, и такие же молодые, как Юсэк.
Старик до боли тер лоб, пытаясь не думать, что будет потом.
— Мать Бонсека, вы боялись, что сын погибнет в крепости. А разве вся Корея не крепость? Я буду счастлив уже тем, что хоть один из нашего рода покинет эту большую тюрьму, проклятую еще далекими предками.
— Вы отпускаете Юсэка? — спросила Синай, удивляясь решению упрямого старика.
— И если случится что-то, — продолжал Енсу, — он упадет с высоты вольного неба. Это лучше, чем погибнуть, не взмахнув крыльями.
От этих слов Синай повеселела: старик решился отпустить Юсэка! А она в свое время ругала Бонсека, когда он вот так же хотел куда-то уйти. Закатывала истерики, а когда Бонсек оскорбил Санчира, она ударила сына по лицу. Сын не обиделся, только поглядел на нее как-то странно, с укором. Лучше бы ответил грубостью — легче было бы. Обыскали они тогда лачугу и увели Бонсека. А она ничего не сказала ему, не успела.
— Лягушка в колодце о море не ведает, — молвила Синай и повернулась к Юсэку: — Мальчик наш, если тебе когда-нибудь удастся увидеть Бонсека, скажи ему, только не забудь, чтобы не сердился на омони за оплеуху. Скажи, что он получил ее незаслуженно.
— Вы думаете — Бонсек об этом помнит? — улыбнулся Юсэк. — Мне однажды отец тоже заехал в ухо. Я хранил обиду, пока звенело в голове. А потом прошло.
Гости засмеялись, а Синай сказала не без гордости:
— Это ты такой отходчивый. А мой сын весь в меня. Я до сих пор ощущаю ладонь моей омони. Тяжелая у нее была рука.
— Но вы об этом говорите сейчас без обиды! — заметил Юсэк.
— Сейчас, конечно, смешно. А тогда хотела сбежать из дому. Однажды ушла.
— И далеко?
— Далеко-недалеко, а сбежала, — проворчала Синай. — Зимой это было. Под сеном у соседей весь день пролежала. Так бы и околела, кабы собака меня не потянула за ногу.
Гости опять засмеялись. А отец Юсэка осуждающе покосился на сына:
— Гостей разговорами не кормят. Сбегай-ка лучше в лавку.
— Нет, нет, — сказал Ир. — Нам уже пора идти. Еще много дел осталось. Кстати, мы уходим сегодня.
Отец Юсэка растерянно поглядел на Ира:
— Сегодня?
— Да. Дорога каждая минута.
— Один день ничего не решает, — сказала Синай. — Завтра обед соберем. Провожаем в такой путь не часто.
Гости были непреклонны. Они дружно поднялись, спустились с ондоля.
— Сами слышали от Юсэка, как жандармы растопырили ноздри, — сказал Ир, обуваясь. — Стало быть, оставаться в городе опасно.
— Постойте, — поднялась Синай. — Вам-то чего опасаться? Вам плевать на них. — И вдруг, осененная какой-то мыслью, она осеклась и уже другими глазами поглядела на Ира и старика Хона. — Может, это вы?.. Вы помогли моему сыну?! Вы знали моего Бонсека?
Ир спокойно ответил:
— Чтобы спасти человека от гибели — не обязательно знать его. Не так ли, адимай?[34] Очень хорошо сказал отец Юсэка, что вся Корея крепость, где в заточении гибнут ее дети. И ваш сын будет ломать стены этой крепости, чтобы и другие узники оказались на воле. Удивляться вам придется еще многому, и не раз, — такое настало время.
Синай только вздохнула: приятно, что говорят о сыне как о богатыре из древней легенды.