— Эдак мы у вас все приберем, — говорил Ир, отказываясь садиться за накрытый стол. — Впереди не лето. А у вас и своих едоков хватает.
— Что это за разговоры! — набрасывалась на него хозяйка. — Я и так вижу, что вам неловко. Только стыдиться нужно не вам, а мне за наш скромный стол.
Хозяйка каждый раз почти силой усаживала гостей обедать. И хотя они уступали, еда оставалась почти нетронутой. День ото дня взаимоотношения между Иром и его товарищами ухудшались. Иногда он порывался отправить друзей одних. Но как они отнесутся к его решению? И хорошо, если доберутся благополучно, а если нет?.. Много дней и ночей ломал он голову: как быть? Но однажды вечером решение пришло само. Выйдя на улицу и услышав за оградой громкие голоса, Ир поспешил туда и увидел Юсэка, стоявшего в окружении Мансика, Бонсека и Гирсу.
— Чего языки прикусили? Продолжайте, а я послушаю, — сказал Ир, оглядывая каждого. — Чувствую, что я не лишний в вашем разговоре.
— Просто толкуем о том о сем, — попробовал защититься Мансик.
— Что-то лица у вас сердитые для простой беседы, — заметил Ир.
— А чему радоваться? — спросил Бонсек, оставаясь хмурым. — Не тому ли, что здесь зиму проведем?
— Ну, допустим, зимовать не придется, — сказал Ир, придавая голосу добродушный тон. — А человека оставлять в беде тоже плохо. Так ведь?
— А чем мы ей поможем? Своими вздохами да охами?
— Вот что я скажу, сенсами, — вступил в разговор Гирсу. — Ты или веди нас куда следует, или мы сами пойдем. Лично я не могу больше валяться на ондоле.
— И я тоже, — поддакнул Мансик.
— А кому хочется валяться здесь? — уже строго спросил Ир. — Мне, что ли? Или ей, Эсуги? — Ир остановил взгляд на Гирсу: — Вы ради сына в тюрьму ломились, совсем не думая о себе. А разве положение Эсуги не трогает ваше сердце? Кроме нас, у нее нет никого. И мы не можем, не имеем права отвести ее руки, протянутые к нам. Я не удерживаю вас, но вдумайтесь в мои слова.
— Речь идет об одном человеке, а там тысячи гибнут, — сказал Бонсек, пытаясь как-то оправдаться.
— Я согласен с тобой — на земле много несчастных. И если каждые четыре человека помогут в беде хотя бы одному из них — уверяю, их станет меньше. Спасая нас, старик Ли Дюн, наверное, не думал, что он спасает мир. А другие ушли, оставили нас в то время, когда мы нуждались в них.
— Но нас ждут в России, — сказал Бонсек. — И ничего не случится, если Юсэк побудет здесь с Эсуги, которой, кстати, уже лучше. Я даю слово, что вернусь за ними, как бы там ни сложились обстоятельства.
— Это разумно, — поддержал его Гирсу.
— Да и хозяевам двоих содержать легче, чем такую ораву, — заметил Мансик. — Ведь мы оставляем их у добрых людей.
Бонсек не унимался. Теперь он наседал на Юсэка:
— А ты что молчишь? Неужели вам нужны няньки?
Юсэк молчал. Мог ли он просить их? И какой прок с того, что они останутся? Разве легче видеть их осуждающие взгляды, слышать упреки? Нет уж — пусть уходят. Правда, еще не сказал о своем намерении Ир. Но если и он решит, тогда будет худо.
— Ну, скажи что-нибудь, — обратился к нему Ир, заведомо уверенный, что Юсэк не одобрит их решение.
— Значит, и вы хотите уйти, — произнес Юсэк, подняв на Ира полные обиды глаза. И ему показалось, что лицо его такое же суровое, как и у других.
— Ну что — оглох ты, что ли? — закричал на него Бонсек. — Говорю же, что вернусь.
— Соглашайся, парень, — поддакнул Мансик, похлопав Юсэка по спине. — Люди здесь, сам видишь, добрые, в обиду не дадут.
Юсэк молчал. Насупившись, он глядел то на Ира, то на Бонсека, то на Мансика. А Бонсек едва сдерживался, чтобы снова не обрушиться на него. Вступился Ир:
— Подождем еще немного, Эсуги скоро окрепнет.
— Нет, я больше не могу ждать, — отрезал Бонсек. — Вы как хотите, а я и так слишком много бездействовал. Этому кладоискателю спешить некуда.
— Я не держу вас, — сказал Юсэк холодно. — Обойдусь… Только зачем смеяться? — Повернувшись, он почти бегом отправился к фанзе.
Войдя в комнатушку, где лежала Эсуги, Юсэк увидел ее сидящей на циновке с поджатыми под себя ногами. На ней было не по размеру цветастое платье из ситца, которое свисало на плечах, обнажая шею и грудь. Заметив Юсэка, она быстро поправила платье, обрадовавшись его появлению.
— А мне хозяюшка подарила платье! Красивое?