— Вес дело наживное, — сказал Бонсек. — Он прибавляется даже от картошки, а вот с этим, — он снова погладил Мансика по голове, — дело посложнее: сколько матушка отсыпала в горшочек, столько и хранится.
Все смеялись, один Гирсу сидел хмурый, уставившись глазами в пол.
— А что же вы не идете к столу? — обратилась к нему Синдо.
— Я не голоден, — ответил Гирсу.
— Как же это? — удивился Бонсек. — Вы что, паром напитались? Ели-то мы, поди, вместе. Дай бог памяти — когда это было!
— Ну, чего пристал? Сказано — не хочу, не ясно, что ли? — сердито отозвался Гирсу. — Сиди и трескай, если лезет тебе еда в глотку. А мне что-то не лезет.
Синдо невольно поглядела на Ира, который, на удивление ей, никак не среагировал на грубость Гирсу и сидел спокойно, пожевывая хлеб. Это было внешнее спокойствие. За время пути он успел глубже понять Гирсу с его своенравным характером, поэтому не обострял с ним отношений и терпеливо сносил его грубости даже в тех случаях, когда тот явно шел на скандал. Ир знал, что этот человек способен на многое, верил в его добропорядочность, храбрость.
— Гирсу у нас не чужой гость, — сказал он дружелюбно. — А вот Синдо мы должны поблагодарить за этот обед и попросить разделить его с нами.
И хотя в штабе Синдо ждала работа, ей хотелось еще побыть здесь, узнать побольше о Корее — родине далеких предков, где она ни разу не была. Хотелось и самой рассказать о создавшейся обстановке в крае. И она осталась.
С тех пор как братья Мартыновы уехали на поиски лошадей и фуража, прошло два дня. Синдо знала, что где-то неподалеку лютуют по хуторам банды белоказаков и кулаков, к которым, возможно, пристал и ее брат Хагу. Встреча с ними не сулила ничего хорошего ни братьям Мартыновым, ни ей со своими необученными корейцами.
Оставалось одно — отправить Ира в Приморье, где проживает много корейцев. Может быть, удастся ему собрать людей. Но как к этому отнесется сам Ир. Согласится ли он пойти в логово врагов после своей неудачи в Корее? Однако времени на раздумья не было, и она решила поговорить с ним.
Ира новое поручение ошеломило. Он не думал о том, что поджидало его в Приморье, он был взволнован доверием Синдо. Вероятно догадываясь о причине его растерянности, Синдо подошла к нему и, опустившись с ним на приступок крыльца, сказала словами поэта Ян Саена:[43]
Ир улыбнулся.
— Я знаю эти строки. За их прочтение я был отстранен от работы в гимназии. Администрации показались стихи крамольными. А ты откуда знакома с поэзией Ян Саена?
— Раньше в гимназии я увлекалась древней поэзией. Теперь многое позабылось. А вот стихотворение поэта семнадцатого века Тен Минге[44] я, пожалуй, никогда не забуду. Может, и ты его знаешь:
Синдо в задумчивости опустила глаза, вероятно вспомнив счастливые годы, проведенные в гимназии, и человека, читавшего эти стихи. Человек этот, учитель гимназии Санхо, стал ее мужем. Но другом не стал. Он был далек от политики, и, когда ее назначили комиссаром отряда, Синдо оставалось только огорчаться тем, как день ото дня углубляется между ними пропасть, но ей не хотелось искать кружных путей к нему. Отказавшись от своих взглядов, она не обрела бы с ним желанной радости и была бы такой же несчастной, как и без него. Последние дни дела отряда складывались так, что она не могла уделять ему достаточного внимания, не могла побыть и с детьми, которые тоже стали отвыкать от нее. Понятно — детям нет дела, что погибают люди в ее отряде, им нужна мать. Но как Санхо не может ничего понять?..
— Когда мне отправляться? — спросил Ир.
Синдо промолчала.
Мартынов со своим ординарцем вернулся поздно, почти в полночь. Он плюхнулся на табурет и сказал устало:
— Кулачье опять взбесилось. Не набрел бы Егор на этот гадючник.
— Как вы разминулись? — спросила Синдо, всматриваясь в темень за окном.
— Все хутора облазили, все попусту: нет лошадей. До хаты уже подались, а он говорит, что какой-то дед из старого хутора посулил лошадей. Я его и так и этак, не послушался — пошел-таки до того деда.
— Вернулся из Кореи Ир, — сообщила Синдо.