Синдо грустно улыбнулась:
— Вы, тетя Маша, тут ни при чем.
Порыв ветра, толкнув полуоткрытые створки окон, влетел в комнату, сбросив с этажерки фотографию Санхо. Мария Ивановна подняла ее и бережно поставила на место.
— Утро скоро, — сказала она, выглядывая на улицу. — Прилегла бы ты. Кушать, конечно, не станешь, я знаю. — Затворив окно, она вернулась к столу и с глубоким вздохом опустилась на стул. — Будь она неладна, эта жизнь, — проворчала Мария Ивановна и, вынув из кармана фартука пенсне, надела и принялась за шитье. — Я ведь тоже в твоих летах вдовушкой осталась. Сам-то рыбаком ходил. Бывало, уйдет в море, так и кажется — нету ему пути обратно. Гляжу и гляжу в это море, и вдруг — является. Казалось бы, ладно все: и он целый, и деньги есть, а вот радости ни на грош. Пил он. Да так, будто спешил всю ее выхлестать. Так и ушла от него. А у вас другое. Но вижу — тоже нескладно. — Она подошла к Синдо, провела ладонью по ее голове и, со слезами в голосе, добавила: — Умница, что не плачешь. А я ревела. Сама ушла, а ревела…
Как хорошо, что есть рядом эта добрая русская женщина!
С Марией Ивановной Синдо познакомилась через месяц после того, как она вслед за Мартыновыми перебралась сюда из Владивостока. Прибежала тогда Мария Ивановна в штаб, сообщила, что ее хозяин, владевший несколькими суденышками на Уссури, собирается поджечь свою усадьбу. Перепуганная и в слезах, она просила уберечь этот богатый дом, в котором прослужила многие годы. Вечером того же дня Синдо с группой красногвардейцев нагрянула в усадьбу. Дом уже был подготовлен к поджогу: мебель, чердак и сарай были облиты керосином. Самого хозяина не удалось найти. Синдо тогда и забрала Марию Ивановну к себе. Заботливая и сердечная, она заменила Синдо мать. Разбогатевшие родители не могли простить ей участие в революции, как не может по сей день успокоиться и брат Хагу. Много раз Синдо убеждалась, какую неоценимую помощь оказывает ей Мария Ивановна.
— Сердце-то небось щемит, — промолвила Мария Ивановна. — Все мы, бабы, одинаковые — поначалу наорем, а потом одумаемся. А после такая тоска сведет душу, что свет белый в глазах меркнет. Вот я человек безграмотный. Всю жизнь в чужих домах полы скоблила да в помоях плескалась. Людей разных видела. И господ добрых знала. И среди батраков таких головорезов встречала — не приведи господь. Вот и я не пойму: что нонче творится? Пошто народ друг друга возненавидел?
Синдо обняла ее за плечи, повела к окну. Раскрыв створки, глубоко вздохнула и, глядя на кроны деревьев, уже обласканные первыми лучами солнца, сказала задумчиво:
— Придет время — кончим мы эту войну. Вот тогда вы поймете, зачем все это было.
— Все оно так, — согласилась Мария Ивановна, — но будет ли тебе добро без самого-то?
Синдо подошла к этажерке и, взяв фотографию мужа, внимательно всматривалась в его лицо, словно хотела прочесть что-нибудь для себя утешительное. Ей всегда нравилась эта фотография. Санхо застыл на ней в широкой и доброй улыбке. А сейчас, казалось, он злорадствовал. Мария Ивановна, заметив страдание Синдо, снова стала корить себя.
— Ведь не хотела тебя огорчать, — ворчала она, бесцельно кружа по комнате. — Узнать хотела. А вышло опять не так. Не зря говорят: у змеи — жало, у бабы — язык.
Она еще долго сокрушалась. А Синдо, поставив фото на место, прошла в комнату, где спали дети. Младший Бориска, как всегда, лежал раскрытый, положив голову на спину Степана. Поправив подушку и укрыв его одеялом, она осторожно коснулась губами теплых щек мальчишек. Потом долго глядела на них.
— Да, — сказала она тихо подошедшей Марии Ивановне, — много молодых жизней не стало. Вспомнят наши дети и внуки тех, кто за них крови своей не жалел. Кто от счастья личного отрекся. Вспомнят и сложат легенды. Я в это верю.
В глазах Марии Ивановны проступили слезы. Она смахнула их ладонью и тихо молвила:
— За живое ты меня, доченька, задела. Не хотела я детей в той неладной жизни. Так и сойду в могилу, не оставив следа. Вот ты грамотная, ты и ответь мне: зачем я жила?
— След, тетя Маша, бывает разный, — сказала Синдо скорее себе, чем ей. — Главное, как прожил жизнь.
Кто-то постучал в дверь.
— Мне нужен наш комиссар. — Синдо узнала голос Перфильева.
— Нет здесь никаких комиссаров, — ответила Мария Ивановна, недоброжелательно оглядывая мужчину. — Здесь Синдо Ким проживает. Так что… — Она не успела его выпроводить, в переднюю вышла Синдо:
— Это меня.
— Вернулся Мартынов. Он ждет вас, — доложил Перфильев и, с опаской обойдя Марию Ивановну, скрылся за порогом.