Все последние дни Мартынов и Синдо не сходили с седел. Следовало пополнить запас еды, обуть, одеть и вооружить прибывающих добровольцев. По-прежнему недоставало лошадей и фуража. Сведения о положении во Владивостоке были скупые и тревожные. Синдо пыталась связаться по станционному телеграфу с краевым военным Советом, но безуспешно: Владивосток молчал. Не давал о себе знать и Ир. При сложившейся обстановке нужно было принимать какие-то срочные решения. Мартынов предлагал отойти в сторону Имана, чтобы соединиться с другими отрядами. Синдо хотела уже согласиться с ним, но взятый в плен человек из банды Калмыкова изменил их планы.
Петр Мартынов и Синдо были немало удивлены, встретив корейца в юнкерской форме и белой папахе. Испитое лицо его показалось Синдо знакомым. Придвинув к нему табурет, Мартынов попросил сесть.
— Я не устал, — сказал тот резко и, застегнув китель на две верхние пуговицы, выпрямился, выставив живот и заложив руки за спину.
— Откуда вы и что делали в этих краях? — спросила Синдо.
Пленный не шелохнулся.
— Все равно ведь не поверите, — сказал пленный спокойно. — Я ищу сына. Донсен где-то здесь, у красных.
Синдо и Мартынов переглянулись. Донсен служил у них в отряде и часто рассказывал о своем потерянном отце, о котором ходили разные слухи: одни утверждали, что он погиб, другие — будто бы видели его в банде Калмыкова.
— Так где вы сейчас? — спросила Синдо.
— Нигде, — ответил пленный. — Со всеми порвал. Теперь сам по себе.
— Ну а все-таки? С кем порвали-то? С Калмыковым?
— И с ним тоже.
Он отвечал скупо, но правдиво. «Возможно, он и в самом деле решил покончить со своей бандой, чтобы под старость обрести покой и семью?» — подумала Синдо.
— Где сейчас ваш головорез? — спросил Мартынов.
— Подался к Семенову.
— Зачем?
— Японцев ждут. Обсудить хотят, как теперь действовать.
— И как скоро ожидаете самураев?
— На днях, — ответил пленный.
Мартынов прошелся. «Если верить ему, — рассуждал он, — сейчас самое время обрушиться на бандитов. Без атамана у них наверняка начался разгул…»
— Вы знаете, где они прячут оружие? — спросил Мартынов, останавливаясь перед ним. — И сможете показать?
— Рассказать смогу, а показать… Вы уж сами берите. А меня не впрягайте в это…
— Тогда ответьте: зачем вы признались во всем? — вмешалась Синдо.
— И почему мы должны вам верить? — добавил Мартынов. — Может, брешете?
— Мне все равно, — ответил пленный, — кто кому наломает бока. Я — кореец. И у меня нет родины. Ее забрали японцы. А чья будет Россия, мне тоже не интересно. Я не воюю, я при деле.
— Сколько штыков осталось в банде? — спросил Мартынов.
— Не более пятидесяти. Остальных атаман с собой взял.
С таким количеством людей отряд мог справиться, но ни Синдо, ни Мартынов не спешили радоваться. По-прежнему их настораживала откровенность пленного. «Но, говоря неправду, — продолжал размышлять Мартынов, — тот должен знать, чем ему это грозит. Или решился пожертвовать собой по принуждению. Возможно, проштрафился перед атаманом? Или полагает, что его спасут? А может, просто хочет выведать о нуждах отряда? Остается одно — проверить его показания…» И он быстро вышел, чтобы привести Донсена.
Когда они вошли, старик вздрогнул и виновато отвел глаза. Не обратив на него внимания, Донсен кивком головы поздоровался с Синдо, затем бросил беглый взгляд на незнакомца и было отвернулся, но опять, уже пристальней, поглядел на него.
— Отец?!
Лицо старика задергалось, ярче вздулись мешки под глазами. Он не мог говорить и только охал.
— Как вы оказались здесь? — спросил Донсен, оставаясь на месте: смущала форма.
— Тебя искал, — сказал старик. — А меня ваши схватили.
— Как вы узнали, что я здесь? — Голос Донсена прозвучал строго.
— Сообщил дед Ваня. Я его на Уссури встретил. Он не сказал, что ты здесь. Он сказал, что ты где-то рядом.
Мартынов и Синдо вышли из комнаты, им тоже нужно было поговорить наедине. Едва закрылась за ними дверь, старик кинулся обнимать Донсена, но тот отстранился от него:
— Это правда, что вы служите у атамана?
— Теперь все позади, сынок, — заговорил старик, накаляясь. — Хватит с меня. Теперь по-иному жить собираюсь. А на что жить — прикопил. Недаром отец твой годы свои юные в скитаниях провел. О вас думал. Тебе и представить трудно, как богат я! Бросай и ты свое дело — да уйдем отсюда!..