Обстановка в крае усложнялась. Уссурийские казачьи войска при содействии японских военных сил перерезали все дороги на восток, стягивая кольцо к Забайкалью, где бесчинствовали отряды генерала Семенова. В эти же дни вернувшийся Ир принес весть о контрреволюционном мятеже белочехов. Почти весь состав исполкома Владивостокского Совета был арестован. Молодая республика оказалась в крайней опасности.
Сообщение потрясло Мартынова и Синдо. Они были застигнуты врасплох. Мартынов предлагал немедленно пробиваться к Иману или Спасску, чтобы соединиться с разрозненными партизанскими отрядами. Синдо же настаивала на усиленной мобилизации местных людей в отряд, чтобы здесь, на месте вести подрывную работу, любой ценой сдержать натиск врага, дать возможность сформироваться другим отрядам. Одновременно с этим попытаться установить связь со своими.
Вновь достав из стола телефонограмму с обращением Ленина, она пробежала глазами по бумаге, затем прочла вслух строчки:
— «…не задавайтесь неосуществимыми целями. Готовьте подрыв и взрыв рельсов…» Вот что мы должны делать, Петр.
Мартынов не успел ни возразить, ни согласиться с ее доводами, вошел Перфильев:
— Там вас дожидается отец погибшего Донсена.
— Попросите его войти, — сказала Синдо. И когда тот вышел, обратилась к Мартынову: — Не вернулся он к атаману.
— Разве он сможет это сделать, ежели тот бандит его сына убил, — пояснил Мартынов. — Ты бы видела, как старик за малого цеплялся.
— Зачем он пожаловал? Зло сорвать или же… — Синдо не договорила, заметив вошедшего отца Донсена.
Он остановился у входа, бросив на Синдо суровый взгляд, и положил на пол мешок:
— Возьмите.
— Что здесь? — спросила Синдо.
— Я это отнимал у богатых. У бедных такого не бывает. Мой сын за бедных стоял, за них и погиб, так раздайте им, — он повернулся и хотел отворить дверь, чтобы уйти, но Синдо удержала его за руку:
— Погодите, отец Донсена. Что вы теперь намерены делать?
— Не знаю.
— У вас есть друзья. Вспомните о них, когда вам будет трудно.
Мужчина кивнул и затворил за собой дверь.
Во двор штаба, держась за руки, вошли Юсэк и Эсуги. К ним подбежал мальчик и спросил по-корейски:
— Доммудэр, нигыл чассо?[51]
Игнат очень обрадовался, узнав, кого они ищут.
— Вас Бонсек привел, да? — закричал он и, схватив Юсэка за руку, потянул в глубь двора.
А навстречу им уже спешили.
Через мгновенье Юсэк и Эсуги оказались в крепких объятиях друзей. Ир стоял в растерянности, без очков и, щурясь на молодых людей, шептал: «Наконец-то! Слава богу, что все хорошо! — Кто-то подал ему очки, он быстро надел их и стал разглядывать одного, другого и, прижимая их к себе, выговаривал все те же слова: — Наконец-то! Наконец-то!» Побросав винтовки, сбежались сюда и другие. А Перфильев, обучавший бойцов рукопашному бою, заметив такое безобразие, метнулся в штаб доложить об этом Мартынову и Синдо.
— Ну, рассказывай: как твое здоровье? — спрашивал Ир Эсуги.
Подошли Мартынов и Синдо.
— Что тут происходит? — спросила Синдо, окидывая взглядом молодых людей.
— Пополнение пришло, товарищ комиссар, — доложил Мансик.
Лицо Синдо подобрело. Она остановилась возле Эсуги, которая, заметив ее пристальный взгляд, опустила голову.
— Это, стало быть, из-за тебя наш учитель вконец извелся? — сказала она и неожиданно спросила: — А где Бонсек?
Подняв голову, Эсуги невесело поглядела на Синдо и снова уставилась в землю. А Юсэк насупился.
— Как, вы не с ним пришли? — встревожилась Синдо.
— Мы его убитого нашли, — глядя в землю, ответил Юсэк.
— А кто его… ты не знаешь?
— Нет, — Юсэк недоверчиво поглядел на нее. — Вам, наверное, лучше знать. А нас Хагу подобрал в лесу.
— Вы жили у Хагу? У этого головореза?..
— А вы кто? — ответил Юсэк, сердито покосившись на нее. — Вы разве не убийца?
Негодующий ропот прошел по толпе. Слова обожгли Синдо — не возмутили. Сердце пронзила боль, и она боялась, что это заметят другие, особенно — Мартынов. «Стало быть, Хагу…» Она вспомнила, как целилась в него, как он упал…
— Вы хотели его смерти, — продолжал Юсэк, — а он, назло вам, выжил! Эх вы, еще сестрой ему приходитесь…
— Ты чего это разошелся? Бандиты науськали? — одернул его Ир. — Ишь ты — расчувствовался!