– А я и не знала, что у тоски есть свое дерево, – зачарованно сказала я.
– Тебе и не надо знать, – засмеялась тетя Мила. – Рано еще.
– А это обязательно? – Во мне шевельнулся страх. – Ну, узнать потом… Разве у всех так?
– Как повезет, – улыбнулась Мишкина бабушка.
Я вдруг подумала о маме. Ее дерево тоски выросло давным-давно, и я не знаю, кто его посадил. Во мне тоже живет маленький кусочек грусти, я знаю почему, только думать об этом не хочется. Вот так тоска стала в моем воображении реальной вещью из живого дерева. А дерево можно сжечь хоть где, это все знают.
– Мам, мне чудится, будто я знаю их всю жизнь, – сказала я.
Мы лежали в темноте и молчали. Не знаю почему. Может, потому что редко бывали в гостях.
– Да, – согласилась мама.
– Тебе тоже?
– Да. Давай спать.
– Давай, – вздохнула я.
Я повернулась спиной, мне было грустно. Мама обняла меня, и мы долго не могли заснуть. Уверена, мама думала о том же, о чем и я. У нас с ней самая лучшая семья, но такая маленькая, что будто и нет.
Мила
К о мне пришла в гости Бухарина. Это ее фамилия по мужу. Еще до замужества я переименовала ее благоверного в Троцкого. Не специально, просто срифмовалось само собой. В общественном сознании это имя закрепилось за ним сразу же, даже среди его друзей – и пары месяцев не прошло. Он поначалу злился, потом перестал. Я вышла замуж позже Бухариной и пока замужем. Надеюсь, навсегда.
Полгода назад они развелись. Другими словами, Троцкий взял да и бросил мою подругу с двумя детьми. Ни с того, ни с сего. И ушел к Савельевой. Эту Савельеву я видела несколько раз в доме у Троцких. Савельева была стильной женщиной. Она носила шляпки с колосьями, цветами, фруктами и овощами. Шляпки были ее фишкой, потому что, кроме нее, их никто не носил. Для всех остальных шляпки были не роскошью стиля и вкуса, а обыденной необходимостью. Их надевали либо солнцем палимые, либо снегом гонимые.
Бухарина никак не могла прийти в себя после развода. У нее была нескончаемая депрессия и гигантский комплекс вины. Она полагала, раз муж от нее ушел, значит, виновата она. Какая ересь!
– В чем я виновата? – в сотый раз спросила она меня.
– Женщина не бывает виноватой. Никогда и ни в чем, – в сотый раз ответила я. – Если женщина ушла от мужа, значит, виноват муж – не смог удержать свою добычу. Если муж ушел от женщины, значит, виноват тоже муж – сам стал добычей. Это азбучная истина.
Бухарина в сотый раз разрыдалась, я перевела взгляд на экран телевизора. Шла программа борьбы за общественную нравственность. Все кампании, организованные телевидением, смахивают на буйное помешательство. Все участники буйного помешательства смахивают на буйнопомешанных. Я смотрела на белобрысую тетку среднего возраста. Причем «среднего возраста» – это еще мягко сказано. На ее лице было написано:
«Я верна своему мужу. И буду верна ему по гроб жизни, чтоб он провалился!»
В смысле муж, а не гроб. Для гроба тетка была чересчур энергична, для мужа сил у нее уже не осталось. Тетка была из серии тех людей, которых «выдвинули, а задвинуть никак не могут». Мне захотелось пожелать ее мужу царствия небесного еще при его жизни.
– Я похожа на эту тетку, как однояйцовый близнец с разницей в двадцать лет, – хлюпая носом, сказала Бухарина. – Двадцать лет в нашей жизни ничего не решают. И у нее, и у меня уже все позади. Можно со спокойной душой бороться за чужую нравственность.
– Да? – удивилась я.
– Да, – подтвердила Бухарина. – Я всегда была высоконравственной. В школе и в институте с мальчиками только за ручку. На последних курсах все девицы сошли с ума. Они выходили замуж одна за другой. Я могла бы остаться старой девой, если бы на горизонте не замаячил Троцкий. Я вышла за него замуж, чтобы не отстать от других.
– Я-то не вышла, чтобы не отстать от других, – не согласилась я. – Я выждала и вышла по любви.
– Ты – тормоз, – вредно сказала Бухарина.
– А ты – чайник! – разозлилась я. – Кто садится за руль, не зная правил движения? Чайники! Поняла?
– Да. Я – чайник! – снова зарыдала Бухарина. – Я ни разу не изменяла мужу. Мне было некогда. Работа, дом, работа. Муж, дочь, сын, муж. Как белка в колесе. Колесе с тремя ступеньками под названием киндер, кюхе, кирхе. Потом снова киндер, кюхе, кирхе! И так до гробовой доски. И что в итоге? А в итоге то, что Савельева меняет не только имидж, но и любовников. Она живет бурной, безнравственной жизнью. Но она живет! В отличие от меня и занудных поборников нравственности. Как я их ненавижу!