Человек не успел ответить ей: за Ольгой захлопнулась дверь.
Вот и стоял он теперь на площадке и не знал, как радовалась она, незнакомая ему женщина, что поселились рядом с нею люди, с которыми, казалось, придет скорее и к ней иная, такая желанная ей жизнь.
И почему не разговорились они во дворе, почему не познакомилась сразу с женою этого человека? Упустила удачный случай!
Ей повезло на этот раз: Зиночка совсем по-соседски зашла занять хлеба («Извините, Славик пришел рано с работы, а я еще не купила») и пригласила Ольгу к себе. Ольга так благодарила, так благодарила — и назавтра пришла.
Переступив порог чужой квартиры, она сказала:
— Добрый день! Муж еще не приходил с работы, так я думаю: зайду…
Поднялся человек с кушетки: удивленный и озадаченный, искал ногами на полу тапочки. Светлые и гладкие, длинные его волосы нависали на полные щеки. Сунув ноги в тапочки, человек неуверенно сказал:
— К тебе, Зиночка?
— Да, я приглашала, Славик, — торопливо заговорила та. — Соседка наша… Знакомьтесь — мой муж.
Ольга едва удержалась, чтобы не произнести невольно, что они знакомы. Он же, как только Зиночка отрекомендовала соседку, легко и сразу встал, пошел навстречу, подал Ольге руку:
— Вячеслав… Или Вячеслав Петрович, если хотите. Заметно было, что и здесь он не хотел терять своего права на имя-отчество.
— Ольга, — сказала она, краснея и сразу отнимая руку.
— К столу, садитесь к столу, — приглашал тем временем Вячеслав Петрович, подавая стул, — сядем у круглого стола… Вы знаете историю круглого стола? — спросил неожиданно он.
— …этого? — спросила Ольга. Она успела уже усесться на стуле и после вопроса Вячеслава Петровича словно застеснялась чего-то, испуганно убрала руки со стола.
— Нет, что вы! — Вячеслав Петрович был в радостном, игривом настроении. — Что вы! Вообще — история стола. Я вам сейчас расскажу… Люди, знаете, раньше придерживались строго субординации. Скажем, у шаха или какого-нибудь короля гости по чину садились за стол: не дай бог, если с краю! А различных чинов было, скажу я вам, как икринок в черной икре…
Зиночка засмеялась.
— Помнишь, Славик, как забавно тогда получилось, когда Арнольд Филиппович сказал про эту икру. Ты не умеешь так рассказывать…
Вячеслав Петрович слегка поморщился, но не обиделся, наверное, потому что все так же весело продолжал:
— Значит, чинов этих слишком много было, и каждый с гонором — как ни говорите, а все господа. Посади такого не там, где надо, — ого! Сразу перевороты разные, заговоры — тогда это в ходу было! Видите ли, власти каждому хотелось. Сговорятся графы да мушкетеры всякие — и король хоть король, а с кресла долой! Комичная жизнь.
Вячеслав Петрович рассмеялся, искренне так и добродушно, поглядывая при этом на Зиночку, и взгляд его, казалось, говорил: «А что? Пускай твой Арнольд Филиппович так расскажет! Пускай попробует!»
— Да продолжай же, — безо всякой злобы упрекнула Зиночка мужа. — Тянешь, как резинку.
— А конец такой, — без прежнего вдохновения сказал Вячеслав Петрович, ставя стул и для себя. — Какой-то король французский, Генрих там или Карл… Ты не помнишь, Зиночка, кто?
— Арнольд Филиппович говорил: Генрих.
— …повелел поставить в своем дворце круглый стол. Чтобы никому не было обидно: все будто посредине сидят и все равные…
— А это и теперь бывает, что смотрят, как бы поближе к начальству, — каким-то чужим и очень серьезным голосом сказала вдруг Ольга.
Вячеслав Петрович встрепенулся.
— Нет, не согласен, — живо откликнулся он. — Теперь не то, теперь каждый свое место знает. Арнольд Филиппович, допустим, начальник мой, в тресте инженер. Что я скажу? Человек умный, нашего брата бухгалтера ценить умеет, за что и я его…
— Если бы не он, неизвестно, когда бы еще дали такую квартиру… — вмешалась в разговор Зиночка. И к Ольге: — У вас сколько комнат? Одна? Вот видите… Нам бы тоже на двоих одну дали. Эту квартиру нашу предлагали Арнольду Филипповичу, да он не захотел: маловато, говорит. Ну, и переписал на Славика… Арнольд Филиппович потом у нас на новоселье был.
«Так вот почему пустовала квартира», — догадалась Ольга.
А Вячеславу Петровичу, пока говорила Зиночка, не сиделось на месте, и, как только она смолкла, он усмехнулся и со скрытым удовлетворением подсказал:
— Ты покажи квартиру, Зиночка. Какой она покажется новому человеку, а?
— Ой, да я ведь забыла! Все из-за тебя, Славик, из-за твоих разговоров…
Наверняка с этой поры и начиналось то, что еще не раз приводило Ольгу к новым соседям: Зиночка умела показывать, она будто и старалась ради того, чтобы побольше посеять в чужой душе вредных зерен зависти.
Однажды произошло так, что Ольге не пришлось стесняться своего любопытства, и вовсе не безразлично смотрела она на новехонький мебельный гарнитур, говорила что-то о кресле, на котором только что сидела, — об этом приземистом, обитом голубым плюшем кресле, и уже с какой-то грустью узнавала она ту самую, знакомую с первого дня приезда соседей кушетку.
— Нравится? Вам нравится? — допытывалась Зиночка. — Видите, вот только шторы менять придется: они не в тон.
И долго любовались потом в спальне диваном.
— Нет, вы все же пощупайте, — подогревала Зиночка интерес Ольги. — В городе такой не купишь: и не дорого, и какой славный. Муж за ним специально в район выезжал.
Нет, она не ошиблась, Зиночка; может быть, уже сразу, как только загорелись глаза у Ольги при осмотре самых свежих ее обнов, она затаенно радовалась, заодно читая при этом совсем нехитрую повесть чужих и желаний, и надежд…
А в довершение всего — туфельки, замшевые, закрытые, такие чудные. Зиночка даже примерить их позволила Ольге, а та была так угнетена впечатлением от всего увиденного и услышанного, что могла лишь сказать:
— Ах, какой у вас золотой муж, Зиночка! Счастье иметь такого… Что и говорить!
Вячеслав Петрович нравился Ольге.
Не по-особенному как-нибудь там, а так же, как нравилась ей и Зиночка, как нравились и тихие вечерние застолья в их квартире, когда втроем садились за стол, под дремотно-ровную сень торшера, и осторожно кто-то начинал затасканный список первых разговоров.
— Вы знаете, а может, слышали: покрасили в соседнем доме балконы, а колер перепутали…
— Да ведь так всегда, когда дом сдают, а потом за них доделывай…
И оказывалось, что приходил уже в чью-то квартиру милиционер и что не миновать виновным штрафа. А то рассказывали, как человек какой-то (утром в очереди говорили) разделил квартиру для двоих жен — вот комедия! — и угождает обеим. Женщины как-то по-особенному смеялись, Вячеслав Петрович тоже с ними…
Возвращалась Ольга от соседей умиротворенная, в необычном для Казика ровном настроении. Она рассказывала:
— Ты знаешь, Зиночка так боится, если бы ты только знал, как боится.
— Что ж это она? — придавая голосу едва уловимую иронию, словно любопытствовал Казик.
— Это ведь подумать, чтобы мнительной такой быть: еще когда тот ребенок родится, а она: «А что, если неживой будет или уродец — господи!»
— Пусть почаще выходит проветриваться, — по-своему понимал Казик.
— Да и я говорю. И Вячеслав Петрович. Он ласковый такой, внимательный — вот за чьей спиной хорошо живется жене!
— Ты все горюешь, бедная, покоя тебе нет. Только и сидишь у соседей…
— А тебе не нравится, да? Потому что они люди не такие, как ты!
— А какие же они? Что ты в них особенного нашла, скажи!
— Они жить умеют, а ты…
— Давай разберемся, — сердился Казик. — Что ты говоришь! Какой же твой Вячеслав Петрович особенный, если он даже здороваться с человеком не хочет, ходит, будто в руках вожжи от всей земли держит… Встретился я вчера на лестнице с ним… Потом… ты сама говорила, как он квартиру получал…
— Умный, вот и получил, а ты два года в закутке сидел… Каждый живет, как умеет.
— У тебя совести нет — что ты несешь? Лучше бы работать шла — меньше времени для глупостей было бы.