Изо всех сил стараясь не заплакать, он шел неведомо куда и неожиданно вновь оказался у бронепоезда. Его знакомый солдат по-прежнему был там и на этот раз обратил внимание на мальчишку с гранатой на ремне и со слезой во взоре.
— Эй, хлопец! — весело крикнул он. — Давай меняться: ты мне «лимон», а я тебе яблоко. — Он и в самом деле достал из кармана шаровар большое желтое яблоко. — Давай?
— Нет, — буркнул Иван. — Самому граната нужна.
— Да зачем тебе она? Рыбу глушить? Али ты воевать собрался?
— А если воевать?
— Тогда другое дело. Тогда держи яблоко просто так.
— Только не берут меня в Красную гвардию, — жалобно сказал Журба и машинально куснул яблоко.
Солдат ловко цвиркнул в сторону слюной.
— И правильно делают. Тебя возьми, а потом батяня с маманей одесский шум учинят, до самого главкома Саковича дойдут!
— Я живу у деда с бабкой… Да вы же знаете мою бабку. Вы еще вареники наши ели…
— Ну, это ты, брат, врешь! Когда это я у вас вареники ел?
— Три года назад. Тут, на станции. Вы еще сначала нам не заплатили…
— Обратно врешь! Когда это такое было, чтобы я не заплатил за харч?! Да это, наверное, и не я вовсе был.
— Да нет, вы, я же запомнил. Вы тогда ехали на фронт… Сначала не заплатили, потом вернулись от поезда и заплатили даже больше, чем надо.
— Точно, это я! Теперь вспомнил. Хороши были вареники! А с бабкой был малец — это, значит, ты? Ну как, теперь с арифметикой в ладах?
— Я и тогда был в ладах…
— Но со счета-то сбился?
— Просто вы слишком быстро ели.
Солдат громко захохотал, зажмурив свои ярко-зеленые глаза.
— Ну, молодец! Ну, отбрил! Держи пять: я Борисов. А тебя как?
— Иван.
— А скажи, Иван, почему ты решил идти в Красную гвардию?
— Я на митинге слышал: один говорил, что каждая приморская семья должна выставить на борьбу с интервентами хотя бы одного солдата. А у нас всего два мужика — отец-калека да я…
Он подумал, что у него почти по Некрасову получилось, и смущенно замолчал.
— Ну ладно, — поразмыслив, сказал Борисов. — Все равно ведь из дому убежишь, по глазам вижу… Тебе кто отказал-то?
— Не знаю. Какой-то пенснястый зануда и девка в гимнастерке.
— Это Ярослав и Марина, хорошие ребята. Ну, пойдем, попробуем их уговорить…
— Вы, товарищ Борисов, скажите им, что я хорошо стреляю, — заволновался Иван. — Я с дедом на уток хожу и на белок… И двухпудовую гирю я запросто…
— Я, я, я, — насмешливо перебил его солдат. — Будешь якать — не стану за тебя просить.
— А чего они к моему росту придираются!
— Ладно, постой пока здесь. — Борисов поднялся в вагон мобилизационного отдела. Через несколько минут он высунулся и крикнул. — Эй, как тебя, Иван! Давай сюда!
Журба влетел в вагон одним прыжком. Ярослав встретил его улыбкой.
— Ты зря сбежал: твой довод — стойка на руках — почти убедил нас. Мы с Мариной действительно так не можем, поэтому решили тебя взять. Парень ты грамотный и спортивный, такие нам нужны. К тому же вот товарищ Борисов, командир отряда, за тебя поручился.
— Как фамилия? — спросила Марина, приготовившись писать. Она в отличие от Ярослава держалась подчеркнуто холодно и даже не поднимала на Ивана глаз.
— Моя фамилия?
— Свою я знаю. Конечно, твоя.
— Щедрин! — выпалил Журба.
Он подумал, что дед Сергей и в самом деле может отыскать его и устроить, как говорит Борисов, «одесский шум», поэтому решил на всякий случай замести следы. А почему назвался Щедриным? Может, потому, что совсем недавно в семинарии они изучали творчество русского сатирика Салтыкова-Щедрина, и Иван помнил, что одна из двух половинок двойной фамилии писателя — кажется, вторая — псевдоним. Теперь у Журбы тоже будет псевдоним.
Марина закончила писать и протянула бумажку Ивану, а Борисов сказал:
— Ну, якалка, раз ты во всем первый, то и пойдешь в первое отделение первого взвода первой роты. Вот только батальон — четвертый. Командир Скоробогатов. И смотри: взялся за гуж — не кажи, что не дюж!
— Не скажу!
— Ну, ступай в цейхгауз, там тебя экипируют. Бывай! Еще встренемся.
Вместе с Иваном из вагона вышла Марина. Она закурила папиросу, чем повергла мальчишку в изумление: впервые он видел, чтобы барышня курила! Она сказала ему скорее печально, чем сердито:
— Так вот, чтоб ты знал. Этот парень в пенсне, его зовут Ярослав Гашек, он чех, до революции был гимнастом и умел не только стойку на руках делать, сам понимаешь: в цирке работал, а в шестнадцатом году жандармы на допросе ему руку сломали…