— Как ныне сбирается вещий Иван отмстить неразумным японцам…
Журба молча повернулся, чтобы уйти, но Сологуб схватил его длинной рукой за плечо.
— Прости, сглупил… Я тебя понимаю, сам о том же думаю… Но я действительно не знаю, где найти партизан. Может, Дербенев знает?
Иван Дербенев был старше их и учился в выпускном классе. Этот стройный и красивый юноша, всегда чисто и аккуратно одетый, был признанным вожаком семинаристов, поговаривали даже, что он большевик или комсомолец или что-то в этом роде, хотя на политического лидера был совсем не похож, был тихоголосым и сдержанным, но, обладая какой-то внутренней силой, умел убедить любого в своей правоте. В феврале семнадцатого, когда пала династия Романовых, семинаристы потребовали снять со стен царские портреты. Директор отказался; он не был монархистом, скорее наоборот, но осторожность взяла верх. «Еще неизвестно, чем все это кончится, — бормотал он, — надо подождать». Чтобы молодежь да ждала! Когда такое было! Началась «вселенская буза», по старинному бурсацкому выражению. В коридорах и классах шли нескончаемые митинги, срывались уроки… Один шутник послал директору «черную метку». Однажды царские портреты были даже сняты чьей-то дерзкой рукой (скорее всего Сологуба), но на другой день вновь оказались на своих местах, а под ними с грозным видом стал прохаживаться сторож Пантелей, старый солдат, Георгиевский кавалер, очевидно, возомнивший себя царским телохранителем. Вот тогда-то и подошел Иван Дербенев к директору в коридоре и прилюдно, тихо, но твердо сказал:
— Господин директор! Портреты бывшего императора и членов его семьи надо все же снять.
Директор высокомерно задрал подбородок, словно его взнуздали, и готов был уже поставить на место зарвавшегося семинариста, но почему-то этого не сделал. Более того, встретившись с ясным и уверенным взглядом юноши, как-то враз стушевался, захватил в кулак свою бороденку, что делал обычно в растерянности или волнении. Дербенев мягко добавил:
— Поверьте, Сысой Лукич, когда-нибудь вы будете гордиться этим поступком.
— Или лишусь работы и выходного пособия, — пробормотал тот, однако подал Пантелею знак: снимай, мол. Сторож вздохнул и отправился за стремянкой.
Царские портреты были сняты. Монархия таким образом еще раз пала в стенах, точнее, со стен Спасской семинарии. После этого случая авторитет Ивана Дербенева поднялся еще выше, он стал школьным лидером, хотя, как было уже сказано, никаких внешних данных, таких, например, как рост и бас Степана Сологуба, не имел.
Вот к этому человеку и подошел во дворе после занятий Иван Журба. Подошел в тот момент, когда Дербенев занимался совершенно несерьезным, по мнению Журбы, делом: разрешал какую-то пустяшную тяжбу между двумя малышами, похожими на двух взъерошенных воробьев, подравшихся из-за хлебной корки.
— …А теперь, мальчики, подайте друг другу мизинчики, вот так… И повторяйте за мной: «Мирись, мирись, мирись и больше не дерись! А если будешь драться, то я буду кусаться!» — Он сделал при этом «зверское» лицо и даже клацнул зубами.
Слезы просохли на замурзанных мордашках малышей, они засмеялись и, держась за руки, побежали прочь. Дербенев вопросительно посмотрел на Журбу, который в нерешительности топтался около. Он мялся, не зная, как начать разговор, и старший товарищ пришел ему на помощь:
— Я слышал, тезка, что ты хочешь быть вместе с нами, вступить…
Журба, не дожидаясь конца фразы, с готовностью закивал, а чего там рассусоливать, ясно, куда он хочет вступить, туда, где место всех настоящих парней — в партизанский отряд!
Дербенев тем не менее закончил:
— …в наш «Просветительский кружок». Так ведь?
— Кружок?! — У Журбы вытянулось лицо. — Это что, хоровое пение, декламирование стишков, лицедейство?
— Ну, примерно. Будем устраивать для селян и слободских любительские концерты хоровой музыки и ставить спектакли или, как ты выразился, лицедействовать. Между прочим, это слово, по Далю, помнится, означает: действовать под личиной, маской, принимать на себя чужой вид… Смекаешь?
— Н-не совсем…
Дербенев наклонился к уху Журбы.
— Ну, кружок — это для прикрытия, конспирации, а фактически мы — группа поддержки партизан. Теперь понял?
— Понял.
— Ну, то-то, лицедей. Кстати, придумай себе псевдоним, у нас, в группе, у всех псевдонимы. Я, например, Маслов.
— У меня уже есть — Щедрый. Так в отряде называли…
— Хорошо. Но ко мне, Щедрый, обращаться только в крайнем случае. Твой командир — Степан Сологуб, он же Веселов. Ты уже месяц числишься в его пятерке…