— Так мы тоже, что ли, опыт будем ставить?
— Что-то вроде этого. — Иван огляделся — место для запуска змея было самым подходящим: кругом просторно, голо, ни деревьев, ни телеграфных столбов. — Держи, — он сунул приятелю змея, а сам стал отходить, разматывая бечевку со щепки. Сопровождающая их ребятня разделилась на две кучки, одна осталась со Шкетом, другая побежала за Журбой; глаза малышей блестели в ожидании чуда. И оно произошло!
— Отпускай! — крикнул Иван, и змей взмыл в воздух, исторгнув у детей вопли восторга. Впрочем, скоро они притихли. Запрокинув головы, завороженно следили за полетом змея. Он легко и свободно парил в высоком чистом небе, то устремлялся куда-то, словно настигая невидимую цель, то почти замирал на месте, медленно кружась. Иногда он делал резкий рывок вниз, и всем казалось, что вот-вот грянет оземь и рассыплется, но, подхваченный воздушным потоком, вновь взмывал и снова плавал в вышине, описывая круги, как птица.
Шкет, забыв о своих насмешках над другом, вспомнившим детство, с которым они, как и их сверстники, так торопились расстаться, теперь с завистью смотрел на Журбу, державшего бечевку. Потом не выдержал, подбежал.
— Дай мне!
Иван перевел взгляд с воздушного змея на приятеля, нетерпеливо топтавшегося возле него — спустился, так сказать, с неба на землю и задумчиво спросил:
— Скажи, Вань, ты когда-нибудь думал, для чего ты родился?
— Как для чего? — опешил Шкет. — Для того, чтобы жить!
Журба кивнул, именно такого ответа он и ждал.
— В общем-то, правильно, но… Понимаешь — только ты не обижайся! — если человек рождается для того, чтобы только жить, то он… животное. Да и то от скотины больше проку: она дает мясо, молоко, шерсть, кожу… А от человека, который просто живет, что останется? Только дети, которые, как и он, будут просто жить. И так далее. Я вот как-то читал рассказ, не помню, как называется и кто написал, о том, как молодожены, обвенчавшись, вышли из церкви и увидели, как мимо идет похоронная процессия. Прошли годы, покойника забыли сначала друзья, потом родственники, сначала дальние, а потом и близкие, и наконец, все. Только однажды один старик сказал своей старухе: «А помнишь, когда мы с тобой венчались, хоронили какого-то человека?» Потом и эти двое умерли, и больше уже никто на земле не вспоминал того покойника…
— К чему ты все это рассказываешь?
— Поэт Константин Бальмонт писал: «Я в мир пришел, чтоб видеть солнце!» Это красиво, но этого мало для человека. Вот Радищев ясно для чего родился, потому что сказал: «Я взглянул окрест себя, и душа моя страданиями человеческими уязвлена стала». Он заступился за бедных и обездоленных, через то сам пострадал. Но люди будут помнить его вечно. Вот и нам надо…
Он замолчал на полуслове, внезапно смутившись. Сунул Шкету моток бечевки.
— Ладно, держи… А я сейчас пошлю змею «письмо». — Иван вынул из кармана какой-то пакетик, прикрепил его к веревке, и тот, подгоняемый ветром, заскользил вверх. Почти добравшись до головы змея, наткнувшись на какое-то препятствие, очевидно, специально сделанный узелок, пакетик раскрылся, и на его месте затрепетал зеленый флажок.
Он был виден далеко вокруг. На него восторженно смотрели дети, с добрыми улыбками — взрослые, и те, кто работал в этот весенний день в поле или на огороде, и те, кто присел на завалинку отдохнуть и покалякать с соседями. Заметили его и в лесу за рекой Сантахезой, которая была естественной границей Спасска…
— Ничего особенного не видать, товарищ командир, — проговорил дядько разбойного вида, обросший почти до глаз черной бородой. — Только вон ребятишки воздушного змея запускают..
— А ну-ка дай я посмотрю. — К мужику подошел и взял у него бинокль тот, кого назвали командиром. Он был в гимнастерке, кепи, бриджах и сапогах. — Интересно, интересно…
— Да чего там интересного! Детская забава…
— Не скажи…
Командира звали Андреем Дмитриевичем Борисовым. Ему было всего двадцать пять, но выглядел он вполне заматеревшим мужиком: налитые плечи, тяжелые большие руки; полевой бинокль в его широких ладонях выглядел театральным. Молодость прочитывалась на его лице, чистом, гладком, тщательно выбритом. Быстрый и одновременно пристальный взгляд зеленых глаз свидетельствовал о знании людей и жизни, об умении мгновенно оценивать ситуацию и принимать единственно правильное решение; красивые тонкие губы, часто складывающееся в усмешку, выдавали некоторую ироничность в его характере.
Обычно парней в таком возрасте на деревне зовут Ваньками да Андрюхами, либо прозвищами, но Борисова величали по имени-отчеству. И не только потому, что он стал командиром первого в Спасском уезде партизанского отряда: в свои двадцать пять он успел многое повидать и пережить.