После Февральской революции, когда только очень ленивый не занимался политикой, Илья Петрович частенько мелькал на различных митингах, даже выступал. Был не то эсером, не то меньшевиком, но уж точно не большевиком, состоял в гласных Приморского областного земского собрания и ратовал, как многие приличные люди, за единственно законную власть — Учредительное собрание. С началом гражданской войны от политики отошел, разочаровавшись в ней, и полностью отдался своей основной работе, тем более что любая война, как известно, главный поставщик врачей. Приказ местных властей информировать их о раненых партизанах, обратившихся за медицинской помощью, Кудрявцев игнорировал и принимал их в своей больнице наравне с белогвардейцами. Почему-то это сходило ему с рук, может быть, ценили как превосходного специалиста…
Кудрявцев сказал Журбе спокойно и даже с юморком, словно давно поджидал того в гости:
— Долго же ты добирался к нам, голубчик, а-я-яй!
— Что у меня с ногами, Илья Петрович?
— С ногами? Гм… хорошо. Ну, скажем так, не совсем плохо…
— Скажите мне правду!
— Да уж придется… Я вижу, ты парень мужественный. У тебя обморожение третьей степени.
— Что это означает?
— Это означает, что придется частично ампутировать ступни обеих ног.
— Но я не хочу! Я… не могу быть калекой!
— Пойми, голубчик, сейчас мы отрежем совсем немного. Но если мы промедлим — придется отнимать ступни полностью, а может, и выше. Так что…
Иван помолчал, осмысливая приговор врача, потом спросил сквозь зубы:
— Ходить-то смогу?
— Конечно! До Ханки мы с тобой вряд ли побежим, но ходить будешь обязательно.
— А ездить верхом?
— Ну, уж этого я не знаю, голубчик. Да и зачем тебе это?
— Война еще не кончилась…
— Для тебя кончилась. На-ка выпей вот это и спи!
Последнее, что почувствовал Иван, — это влажная марлевая салфетка, приложенная медсестрой к его лицу. Приторные пары хлороформа погрузили его в небытие.
В тот самый момент, когда доктор Кудрявцев с помощью фельдшера Рыжкова закончил операцию — отрезал Ивану по полступни на каждой ноге, — в доме Журба на Николаевской улице, недалеко от лечебницы, сапожник Евдоким Сергеевич, трезвый и сосредоточенный, тоже закончил свою работу — обувку для сына. Поднявшись с табурета, он, постукивая протезом, проковылял к столу, постелил на нем газетку и торжественно поставил на нее сапоги — красивые, из хромовой кожи, на каблуке, с круглыми тупыми носами по прозвищу «бульдоги», с маленькими раструбами вверху голенищ.
— Ну как? — спросил он родителей для пущей важности, хотя и сам знал, что это его лучшая работа.
— Гарно! — в голос ответили дед Сергей и бабка Евдоха.
— Ото ж Ванюшка будет радый!
— Скорийше бы вертался з войны!
— Не скоро он придет! — хмуро сказал от порога Семен, только что вошедший в хату. — В больнице он…
Когда Иван пришел в себя, то первым делом посмотрел на свои ноги, накрытые простыней: бугорков от ступней не было, значит и самых ступней… тоже? Он перевел взгляд на Кудрявцева, тот вильнул глазами, словно виноватый, и сказал преувеличенно бодро:
— А ты молодец, даже не ругался во время операции!
— Ходить смогу?
— Я ж обещал.
— И на том спасибо…
Потом он спросил о своих товарищах — Иване Шкете и Флоре Дьяченко, которых потерял в зимнем лесу во время стычки с казаками. Доктор об этом ничего не знал. Но фельдшер Пантелей Рыжков, у которого сын был в партизанах, зайдя позже в палату, рассказал, что ему удалось узнать. Шкет и Дьяченко, оба раненые, попали в руки белых. Сначала их держали в Спасской тюрьме, потом зачем-то перевезли в Никольск-Уссурийск. На допросах били, как водится. Не добившись от партизан сведений об отряде Борисова, каратели решили их расстрелять. В ночь перед казнью они сумели бежать из тюрьмы, расшатав и погнув ржавые решетки на окне камеры. Они промучились с нею всю ночь и вышли на волю только на рассвете. Сразу была поднята тревога, начались поиски беглецов, и партизаны весь день просидели на свалке сразу за тюрьмой почти по горло в мусоре и нечистотах. Поздней ночью они вылезли и отправились в Михайловку, осторожно пробираясь от села к селу, пока не добрались до Константиновки, в окрестностях которой находился отряд…