Снова появился Сологуб.
— Ладно, не журись, Журба! Я тут придумал одну вещь… У нас в штабе писарем дед — ему в субботу сто лет — можно попробовать тебя взять на его место. Ты согласен?
— Да. Я хоть кем…
— Ну вот. Я как адъютант, тоже согласен… Осталось уговорить командира. Знаешь на эту тему анекдот? Один русский чудак решил жениться на английской королеве…
Рассказал, сам посмеялся и ушел. Уже в сумерках на поляне появился Борисов. Уже не хмурый — улыбающийся.
— Ну, что ты тут сидишь, как школьник, которого оставили без обеда. Пошли вечерять. Уговорили меня хлопцы принять тебя обратно в отряд. Писарем пойдешь?
— Конечно! Но я могу еще…
— Писарем — и точка! Молчи, а то передумаю.
Так Иван Журба в третий раз поступил на военную службу. Через несколько дней отряд Борисова перебирался на новое место: старое стало известно контрразведке белых. Вместе с ранеными и женщинами Иван ехал в обозе, с завистью поглядывая на товарищей, ехавших на конях впереди и обочь телеги. «Надо обязательно научиться ездить верхом!» Подумав так, улыбнулся и покачал головой.
По отношению к Журбе это звучало действительно смешно. Кроме чтения, он еще любил, прямо-таки обожал лошадей, а заодно всех больших животных, которых видел только на картинках — слонов, китов, бегемотов, жирафов; ему казалось, чем больше и сильнее существо, тем оно добрее и безопаснее. Любил он не только ездить на лошадях, но и возиться с ними — кормить, поить, чистить, купать в реке… Нравилось тайком от семьи притаскивать горбушку ржаного, усеянную крупными кристалликами соли, и баловать ею коня. Какие нежные, словно бархатные, у него губы, как осторожно, щекоча ладонь волосками, подбирает он с руки хлеб и вкусно жует, косясь на мальчика влажным фиолетовым глазом. Иван, как и все крестьянские дети, с тех пор, как себя помнит, всегда ездил на лошадях — в телеге, в санях, верхом — с седлом и без. Когда был совсем маленьким, его подсаживали или подводили лошадь к плетню, откуда он перебирался на ее широкую и крепкую спину. Но так продолжалось недолго. Хоть ростом он не вышел, но всегда был физически развитым, и поэтому уже скоро перестал нуждаться в плетне и подсаживании: взявшись за переднюю луку обеими руками, он одним стремительным рывком с земли бросал свое легкое тело в седло. В общем-то, и сейчас можно взобраться на коня, утвердиться в седле, разобрать поводья, лихо свистнуть или крикнуть притворно сердито: «Ннно!» — но ноги! Его изуродованные ступни не удержатся в стременах, а без них — какая езда! Без седла и стремян, охлюпкой, как говорят в деревне, колотя босыми пятками по крутым конским бокам, можно съездить в лавку, на речку или еще куда недалеко. А ездить таким образом в многочасовые и многокилометровые партизанские рейды или идти в атаку — невозможною. Журба вспомнил читанную в семинарии «Всемирную историю» Нефедова, точнее, то ее место, где говорится о рубеже эпох: «Катастрофа, погубившая цивилизацию Древнего Мира, была вызвана фундаментальным открытием — изобретением стремени». И верно, стремя сделало всадника устойчивее в седле и позволило эффективно использовать копье и саблю; привстав в стременах, всадник обрушивал на римского легионера или китайского пехотинца удар, в который вкладывал всю массу своего тела. Казалось бы, ерунда, а не изобретение — металлический овал на боку лошади, но, поди ж ты: погубил древнюю цивилизацию и вообще изменил ход истории.
Иван вздохнул. Может, автор «Истории» немного преувеличивает, но как бы там ни было, и сейчас, в двадцатые годы двадцатого столетия, стремена остаются важнейшим элементом верховой езды, поэтому ему надо что-то придумать, чтобы вновь сесть на коня…
Отряд обосновался на одной из своих баз — в районе деревни Буссевка, и потянулись боевые будни: партизаны большими и малыми группами ходили на различные операции, устраивали налеты и диверсии, а Журба «воевал» с входящими и исходящими штабными бумагами, которых оказалось на удивление много. Когда же выдавалось свободное время, он брал под уздцы Воронка и уходил подальше от партизанского стана, поглубже в лес.
В одной руке палочка, в другой поводья, медленная неуверенная походка — он со стороны выглядел довольно жалко. Партизанская стряпуха, а по совместительству разведчица Настена Шкет с болью смотрела ему вслед: куда подевался ладный и ловкий паренек из их села, теперь это был молодой старичок. Она недоумевала, куда и зачем он ходит с Воронком. Здесь была какая-то тайна, а женщины, как известно, народ любопытный.