— А Нина, — осторожно поинтересовался Петреску, на всякий случай не выпуская пистолета из рук, — захочет поделиться с нами этой тайной?
— А мы ей пальцы дверью прищемим, — воодушевился подросток, — и она сразу захочет.
— Нет, — грустно не согласился лейтенант, — ни к чему нам Нина. Лишний свидетель.
— Так мы же ее потом убьем! — возразил юноша.
— Зачем нам ее убивать, — возразил вошедший в роль Петреску, — если за нее не платили.
— Точно… — согласился школьник, пораженный мудростью взрослого киллера.
— Голова, — восхищенно сказал Коля Дабижа.
Петреску присел на корточки, и задумался. Подростки тоже присели на корточки, и нахмурились. В отличие от них, Петреску думать было над чем. Ему необходимо было попасть в квартиру Дана Балана в отсутствие хозяина. Дело в том, что несколько дней назад лейтенант, проходя мимо Кафедрального Собора, совершенно случайно натолкнулся на дружелюбного бомжа, который очень радовался при виде лейтенанта. Петреску, думавший о ночи, проведенной с Натальей (та уже начинала пугать его) не обратил бы внимания на Мунтяну (а это был он), если бы не необычное поведение бомжа. Мунтяну, обычно радостно приветствовавший лейтенанта, на этот раз был абсолютно равнодушен к появлению у Собора Петреску. Более того, Мунтяну был равнодушен ко всему окружающему. Это было неудивительно, учитывая, что Мунтяну был мертв. Бомж, покрытый синяками (видно, перед смертью его избили) лежал на скамейке, а вокруг него сгрудились товарищи по попрошайничеству. Ошеломленный Петреску подошел поближе, и спросил собравшихся бродяг:
— Что это с ним случилось?
— Он умер как Ромео, — безуспешно сдерживая слезы, ответил высокий седой старик, — и вместе с ним умерла и наша Джульетта.
Ничего не понимающий Петреску поглядел в сторону, и увидел лежащую на траве мертвую женщину с красивым телом, и обезображенным шрамами лицом. Та была в ножевых порезах.
Потом Петреску подумал, что бомжи очень часто умирают из-за плохой водки, туберкулеза и недоедания. И что их часто забивают до смерти. Полиция даже не открывала уголовные дела по факту убийств в среде бомжей. Петреску вздохнул, снова невольно с раздражением вспомнил Наталью (чего она хочет?!) и отошел от скамейки с мертвым Мунтяну.
— Царствие ему небесное, — печально сказал он, и собрался идти.
— Господин лейтенант, — остановил его, взяв за рукав седой бомж, — останьтесь на минутку. Покойный завещал вам кое-что.
Петреску, чувствуя себя героем фильма абсурда (еще чуть-чуть, и кто-то проведет по его широко раскрытому глазу лезвием), замер. Все это, — сумасшедшая извращенка Наталья, от которой он, однако, оторваться не мог, странные похороны незнакомого бомжа, наследство от бомжа, скорый приезд министра обороны США Рамсфелда, и связанное с этим суточное дежурство на дороге, по которой будет пролегать маршрут высокого гостя, и, наконец, жара, — все это очень действовало ему на нервы.
— Если бы я еще пил и курил, — пожаловался он как-то Балану, встретив того у участка, — то вообще бы не выдержал.
— Мой лейтенант, — возразил Балан, — если бы вы пили, то вообще ничего не заметили бы. Ну, разве что только жару.
Вспомнив об этом обмене мнениями, Петреску криво улыбнулся, и вопросительно взглянул на бомжа. Тот, присев у скамейки, порылся в старой сумке, принадлежавшей, по всей видимости, Мунтяну, и достал оттуда бумажный пакет, перетянутый веревкой. Собравшиеся бродяги горестно заохали и заплакали. Петреску дернул веком, и принял пакет из рук распорядителя странных похорон.
— Где вы их закопаете? — спросил он.
— Мы опустим тела, — торжественно ответил седой бомж, — в эти катакомбы.
И указал Петреску на открытый канализационный люк. Действительно, подумал Петреску, место неплохое, если верить в то, что душа мертвого не умирает. Зимой теплоцентраль будет обогревать усопших, летом собравшаяся на дне вода — охлаждать. Рай, да и только.
— А что это за бумаги? — спросил он, брезгливо подняв брови.
— Се, человек, познаешь сам, — грустно сказал ему бомж.
Петреску расхохотался. Смеялся он, и уходя от Собора по парку, и приговаривая, — жара, жара, жара. Нервы сдают. Это было очевидно. Как совершенно очевидным было и то, что нервы у лейтенанта сдавали из-за новой любовницы. Но Петреску уже влюбился в нее, стараясь не признаваться в этом самому себе. И уж тем более, ей — Наталья над этим лишь посмеялась бы. И Петреску старался не открываться для удара. Она со мной играет, но если и я буду с ней играть, мы в расчете, решил он.