Аскорбиновая кислота
Единственный больной, сидящий у стола.
Мучительный массаж, а после — процедуры.
Старушка Шнеерзон сегодня умерла;
Не вынесла высот своей температуры.
Веселый душ Шарко, резиновые шланги,
Протянутые вдоль штативов с кислотой.
И снова только сон мне прикрывает фланги,
А голос главврача опять бросает в бой.
Я плаваю во сне, а чаще в нем летаю,
Мне женщины, смеясь, рассказывают сны…
Но где-то через час я мрачно просыпаюсь
И вижу лишь массив облупленной стены.
Единственный больной без страха и упрека
Прикованный к коляске — водитель-инвалид.
Я выплыву однажды из сумрачного дока
Без ног, идей, забот, претензий и обид.
Пороги
Судьбы колесо кручу неспешное,
Переставляю по жизни ноги,
Как серпантин в горах движение встречное
Пороги, пороги, пороги.
В рюкзаке только чай и порох,
На мне отдыхают боги.
Из за гула турбин не слышен шорох:
«Пороги, пороги, пороги»
Вдалеке закатное солнце высится,
Грязь на изорванной тоге.
Не к добру, когда соль из кармана сыплется.
Пороги, пороги, пороги.
Судьбы змеевик упруго скручен
В венок кольцевой дороги,
Трижды ответ на вопрос получен:
«Пороги, пороги, пороги»
Алексей Уморин
В час между кошкой и собакой,
В шагах от золота — под дракой
В крови меж русским и евреем
мы одинаково стареем.
И одинаково взлетают
с деревьев голых птичьи стаи
в пути меж голодом и веком
над головою человеков.
…И одинаковы пороги,
И удивительны ответы
И, стоя точно на пороге
под сетования поэтов,
высокий, тонкий месяц
щелкой
полуоткрытой дверцы
в небо,
пускает маленькое сердце
туда, где не был.
Ожидание
Тревожно спали у глухой воды орлы, собаки…
И частицы хлеба
Плоились сверху через сита неба,
Изглаживая робкие следы.
Тревожно спали в доме у воды,
прижавшись тесно, дети вперемешку.
И даже Змей таил свою усмешку,
И воды сами в небеса текли.
Тревожно спали кольца и желанья,
Мечи и вазы, утра, расстоянья,
Хлеб спал, трава, но рыбы шли:
Ведь реки с ними к небесам текли.
Тревожно спало… Лишь Звезда сияла!
Как будто бы в последний раз играла,
Как будто вновь за ней волхвы пошли.
Песок
Быть секутором, жестким.
Пересекать напрямик,
вопреки теореме, синусам и задаче
бесконечными пыльными — материк.
Азию, — лентами неудачи
рассекать зеркала себя —
сухожилья, хрящи
ломких воинов, скованных из железа,
уходить под дожди, презирая плащи,
Архимеду в песочницу «Бесполезно»
бросить, шагая в последний бой,
статер в поясе завещать гетере,
чей подарок, увы, причиняет боль,
но был искренним. В их манере…
Что останется? Сын в метрополии. Снег
не увиденный — варвары явно лгали. — Век
тысячелетия, где прорех больше,
чем мы их прорубали.
Живой
Для того ты и есть — живой, в тонкой коже,
чтобы видеть конвой туч зелёных без ножек.
…Туч весёлых, витых, на закаты летящих.
— Ты затем и в живых, чтобы видеть их чаще.
…Трогать дёсны волны. Языки океана.
Века тонкого сны. — Кораблей караваны
в ванной из пузырей составлять. И куда-то
плыть.
Покуда теней Царство медлит.
Разъято.
Время меда
И времени капли стекают, как мёд,
И капли, как мёд, на ладонь налипают,
Где линии века случайные тают
Как — крестиком — тот самолёт…
Не тронь
И не двигай под мёдом ладони:
Пчела пролетит и качнётся вслед донник,
Как нота, — наверное, лучше — бемоль…
Как взмах дирижёра невидимой птице
Поющей вверху,
Нет, — смычок для зарницы,
Струну натянувшей у неба в меху.