Шоссе Энтузиастов: разросшийся Город мертвых в Стране глухих. Ходить в одиночку по кладбищу небезопасно — говорят, бомжи. Говорят, свежие цветы с могил собирают и продают тут же. Говорят, там — лучше:
Всё выше, почти гордо: «На Театральной!» — почти по-чел-овечьи (что за зверь?). Это самая маленькая площадь города, где: Драмтеатр, заколоченный на зиму фонтан да памятник так и не «поделенного» Калугой и Рязанью Циолковскому, открытие которого помню: ходили с дедом (или это теперь кажется, будто ходили, а на самом деле он — рассказывал, а я — слушала только?). Есть еще кафе «Театральное» с довольно дикой — народ и не то ест — музычкой (с этим в провинциальных — не только Рязанских — заведениях просто беда, так что если у вас «уши понежней», оставьте их по-одесски дома). Даже алкоголь на иных персонажей в подобных ресторациях не действует — встает поперек мозга; последний раз была там несколько лет назад, по делу. Запомнился не столько разговор, сколько печальная официантка бальзаковских лет, убийственные — для не оставленных «дома» ушей — звуки, да громкоговорящие тожеприматы (дворовая порода people) за соседним столиком. Впрочем, «говорят», есть в Рязани и другие места — …а кто говорит, тот пусть и пишет, коли буквы знает. Я же свои плету: «Рязанские кафе даже с неплохим интерьером неизбежно опошлены рвущейся из динамиков попсой, гарантирующей вам рвотный рефлекс, а также равнодушными/измученными/почтиникогданеулыбающимисяофициантами, делающими клиенту одолжение в виде чашки кофе…».
Остановка аккурат против книжного: уже «их», мое-то прошлое на этом самом месте вырезали: «моего» книжного (с толстой кассиршей, работавшей там со времен Царя Гороха до начала нулевых гг., то есть когда меня в Рязани уж «не водилось»), след простыл… А ведь именно там были куплены когда-то те самые книги, в том числе и «макулатурные» (совсем младое племя уж об этом, к счастью, не ведает). Дорого можно заплатить за подобное путешествие! Попасть во чрево того самого провинциального магазинчика (в скобках: оценить ассортимент и полюбопытствовать на предмет пипл, одежда которых вполне сойдет уже для винтажной коллекции, подумать о тексте для…). Увидеть у стеллажа девочку — сначала с косой, потом с каре, никогда не «на шаре» — листающую, скажем, стихи. Подойти к ней: «Привет!» — усмехнуться… Или не усмехнуться? Или просто взять за плечи, встряхнуть хорошенько и, посадив на ковер-самолет, отправить-таки хоть куда-нибудь отсюда?… Чтобы не было потом «невыносимо больно» за «бесцельно», еtc.?… Но Европа в Рязани не упоминается всуе, а до белокаменной — двести километров: делоff-то, впрочем… Тсс… Ли-ри-ка… Лирику — ДОЛОЙ! ДАЁШЬ! УРА! Наступаем на горлышко песне: а раньше в Рязани винно-водочная тара не отличалась изысками. Пьют же там, как и везде в России, всё, что горит. Не больше — но и не меньше.
Вдох-выдох, вдох-выдох… Подъезжает «шестерка» (троллейбус) — не в той ли в девяносто втором?… Дальше не продолжать; далее — никому не гарантированная «неприкосновенность частной ж.» — и вообще ж. всякой. Клац-клац: двери. «Памятник Павлову» — привет от Есенина, «Библиотека Горького», «Площадь Революции» — или как там ее теперь? Соборная, что ли? «Детский мир»?… А Ленина, став улицей Астраханской, снова обернулась кепочкой великого энтузиаста… Остановок не объявляют; проснувшаяся кондукторша отрывает билетик (счастливый; кинуть в кошелек; отложить «на черный день», потом съесть; смейтесь-смейтесь). Брови непроизвольно ползут вверх: всего пять рублей. Пять — и можно легко доехать из одного конца города в другой. Я не делаю этого. Я даже не выхожу на ***, словно боясь спугнуть воспоминание о музыке прошлого века. Моей — и ничьей больше; и нечего о том.