— Да ты, я погляжу, — улыбнулся сквозь слезы Мунтяну, — философ.
— В общем, да. Даже преподавал в институте, — гордо признался Григорий, — но мне это надоело, и я стал асоциальной личностью.
— Трудно ей быть? — с надеждой спросил Мунтяну.
— Очень, — разочаровал его Григорий, — очень легко. Думаю, тебе понравится.
— Нет, — повесил голову Мунтяну, — я не могу. По крайней мере, до тех пор, пока не выполню свое последнее задание. Я должен следить за одним лейтенантом полиции. Петреску его фамилия.
— А тебе очень хочется за ним следить?
— Вообще-то нет. Человек он, кажется, симпатичный, да и сил гоняться за ним по городу у меня нет. Он ведь молодой. Сегодня дома, завтра в гостях у девушки, через час — гулять пошел, потом — работать. А у меня артрит, и, кажется, алкоголизм.
— Знаешь, практически все чекисты, которые к нам, бомжам попадают, — поделился секретом Григорий, — очень зависимы от алкоголя. Но это ничего. Мы поможем тебе справиться. И с лейтенантом твоим разберемся. А сейчас вставай со ступенек, и пошли поможем ребятам поцыганить на свадьбе.
Взявшись за руки, новоиспеченные друзья пошли к ограде Кафедрального Собора. Когда они приблизились к бомжам, Григорий остановил Мунтяну поодаль, подошел к собравшимся, и поднял руку.
— Важные вести, — взволнованно крикнул он.
Бомжи, привлеченные необычным поведением вожака, подошли к Григорию поближе. Когда собрались все, Григорий от волнения заговорил как герой «Одесских рассказов»:
— Люди. Бомжи! Я имею сказать вам новость, которая перевернет ваши сердца, и всю вашу жизнь.
Из толпы раздались голоса:
— Стеклянные бутылки отменяют?
— Теплотрассу у аэропорта наконец-то починят?
— У собак туберкулез, и их нельзя больше есть?
— Маринка с базара подцепила триппер?
Видно было, что люди волновались. Григорий переждал минуту, потом вновь поднял руку:
— Все, что вы сказали, это тьфу! — демонстративно плюнул он. — Бомжи, я имею сказать настоящую новость. Бомжи, мы живем вовсе не в Советском Союзе. Вы, оказывается — граждане независимого и суверенного государства Молдавия!
Несколько минут люди, ошеломленные, молчали. Наконец, один из мужчин сорвал с головы женскую соломенную панамку и завопил, что есть мочи:
— Виват!!!
— Ну, скажи. Скажи. Ну, пожалуйста! Давай!
Сергей, отдуваясь, лежал на диване, держа руку на лбу Натальи.
— Говори, давай!
— Ну, хорошо, — улыбнулся он. — Б…дь.
— Нет, — капризно скривила губы она, — жестче. Ты — б…дь. Давай.
— Ты — б…дь.
— Петреску, — вздохнула она, — у тебя получается без души. Как будто, «ты — в форме». Или «ты — на туфлях с высоким каблуком».
— А что, — задумался Петреску, — ты и в самом деле в туфлях на высоком каблуке пришла?
— Бог мой, — застонала Наталья, — трахаешься ты хорошо, а вот с оформлением… Да еще и тугодум.
— Какой есть, — обиделся лейтенант.
— Так вот, — она освободилась от его объятий, — пришла я действительно в туфлях на высоком каблуке. Сейчас вот отдохнем, я их надену, а ты — свой несчастный-разнесчастный китель, и снова будем трахаться.
— Китель не надену, — смеялся лейтенант, — я в нем себя буду чувствовать, как на планерке у начальства.
— Ох, Петреску…
— Не называй меня по фамилии, ладно?
— Ладно, лейтенант. Убери с меня ногу. Тяжелая.
«Какая есть», чуть было не сказал
Сергей, но вовремя сдержался. Беседуя с ней, он всегда чувствовал себя в проигрыше. Не так, как в постели. Отдавалась она умело и самозабвенно. Для лейтенанта, считавшего до сих пор самым извращенным моментом своей половой жизни тот день, когда одна из его подружек напялила перед сексом чулки в крупную сетку (ты понимаешь, зачем в крупную? — мурлыкала она) Наталья стала просто ошеломляющим открытием.
— Странная ты какая-то, — сказал он ей после первой встречи, — все девушки как девушки, замуж выйти хотят, а ты — нет.
— А зачем? — она красила губы, чуть согнув ноги, чтобы видеть лицо в зеркале, низко висевшем на стене. — С кем хочу, с тем и вожусь. Рано или поздно найду любимого.
— Почему не ждать его просто так? — пустился в морализаторство Петреску.
— Разницы, — закончила она с губами, и занялась ресницами, — никакой. Никакой совершенно, милый.