Я не сразу узнал об утрате — так долог
Путь к Юганским Сорам, где в печальном году
Сам я, словно заправский гидробиолог,
Бил пешнёю метровые лунки во льду,
Жарко хекая, или, спускаясь в низовья,
Под пудовою кладью в снегу утопал,
Пот сгребая ладонью, и близ нерестовья
Промысловых — становье своё разбивал,
И куржак на лице намерзал. Каменела
В мутном теле усталость, и пот глаза ел,
Но упорнее: «Вот оно, ствольное дело!» —
Бил я лунки во льду.
А к нему — не успел!
И пылала над нами, давно ожидая,
Пока мысли и хлопоты свяжутся в сны,
Оперённая мёртвым огнём, истекая
Запредельною стужею, лунка луны.
И, в студёном огне, засыпал, ирреален,
Цепенеющий мир…
Но, должно быть, не спал
В сонных тысячах вёрст от меня иркутянин,
В коем, вочеловечась, безмолвный Байкал,
Как больной, рваной дрёмой спелёнут, в котором
Нет, казалось, ни сил, ни терпения, вдруг,
Пробуждаясь, обводит измученным взором
Окружающих, превозмогая недуг.
Вот одна из врачующих истин,
Что надежду дают нам… Спаситель его,
Не для славы, амбиции или корысти
Послуживший народу, превыше всего
Ставит равенство слова и дела, снедаем
Страстью отчую землю беречь, заодно
С исполинской страной… Потому ли светает
На душе, что в пример мне дано
Двуединство судеб, кровных целей, призваний,
Что и сам сибиряк, на Ямале рождён,
Я, по праву рожденья, пристрастий и знаний,
И к делам их, и к горестям их — приобщён,
Хоть едва ли, уверен я, думал об этом
Незабвенный Вануйто, когда отстоял
Обречённое пастбище…
Нет мне ответа
Из загробного мрака.
Но — свой Байкал
Должен быть непременно у каждого, будь то
Просто деревце, роща, лужайка, ручей,
Хотя столько глаза отводящих, как будто
И протока — ничья, и кедровник — ничей.
Но грядущее прошлого не забывает,
Ужаснитесь, сограждане, что же творим!
Всё — на наших глазах, но киваем: «Бывает…» —
А что жизнь убывает, и знать не хотим…
XV
…Ветер ставенку тронул, и, чутко помешкав,
Занимается лиственный шёпот в ночи.
Мне зарыться бы в книжку, сосновым полешком
Подкормив заскучавшее пламя в печи,
Слушать кроткое пенье во вьюшке…
На совесть
Рублен дом, да и мхом прошпаклёван ладом,
Три окна по фасаду.
Но, Виктор Петрович,
Не о том размышленья мои, не о том:
Вижу ль речку в агонии или же птицу,
Утопившую в нефти измученный взгляд, —
Не кричу запоздалое: «Что же творится?!» —
Только ясности требую: «Кто — виноват?!»
Хлещет нефть из пробитого трубопровода,
И урманы на сотни гектаров горят,
И понуро в замученных водах
Жизнь оцепеневает… Кто — виноват?!
Птиц не слышим и ядами дышим, забыли
Про песчаные плёсы у ясной реки,
Ровно не было их…
Сибирь наводнили,
Оттирая её сыновей, чужаки.
И клеймят их, да без толку, ведь и поныне
Он, пришелец, — варяг по природе своей…
Но куда как размашистей шкодят иные,
Эти, винтики номенклатуры, страшней,
Потому что сильней фонды, техника, слава
«Нефтяных королей»…
Хоть призывы «Быстрей!
Больше нефти!» — прогоркли, но дали им право
Перекраивать край по блажи своей,
И какою ценой!
В просвещённом-то веке
Выжигают деревни в бездумных кострах,
Душат в сточном дерьме нерестовые реки,
Громоздя свинокомплексы на берегах.
Я тайгу первородной мальцом захватил ещё —
Тем страшнее, что ряской озёра цветут,
Да и водохранилища — «водогноилища»,
Как писали Вы, Виктор Петрович, зовут…
По живому — к сомнительной славе, к червонцам
Прут, вбивая природу в забвенье. Азарт!
Всё страшней нарывает инфарктами солнце
В чёрных дырах озона. Кто — виноват?!
Сотни видов животных повыбиты, вмято
На глазах полгербария в небытие,
Мы туда же сползаем… Так все — виноваты,
Что прощали, а чаще — молчали?
Не все! —
Я не стану в обоймы парадные брать их…
Беспощадно, огнём затекая в труды,
Опалило сознание старших собратьев
Ощущение враз подступившей беды.
И меня не уверить, что неодолимо
Заскорузлое зло, — отвердела во мне
Вера в их правоту, ибо неоспоримо,
Что так необходима прозревшей стране
Речь прямая собратьев моих! — ведь недаром,
Подвигая Сибирь на большие дела,
Но, с тревогою глядя в грядущее, с жаром,
Словно службу спасенья, она позвала
Их — кто взят воспалённою совестью в судьи,
Но кого — чаще учителями зовут,
Кто надсадной душою постиг, что по сути
Бытие — совестливый, мучительный труд,
Чтобы выразить невыразимое, с болью
Прорываясь к сознанью сограждан, платя
За надрыв не покоем, а чаще — собою…