Грязна убогая таверна,
и подавальщица пьяна.
Здесь пол прогнил, здесь пахнет скверно,
И будет Франсуа, наверно,
зарезан у того окна.
Его любовь, его баллада,
заплачет толстая Марго.
Но время разума и лада
грядёт — и чашку шоколада
закажет здесь месье Гюго.
Ещё вчера шуршали жутко
Маруси чёрные в ночи.
Теперь полна гостями Будка
И не опасны стукачи.
К ней ездит Фрост. С улыбкой кроткой
Ей англичанка смотрит в рот.
И резво бегает за водкой
Четвёрка будущих сирот.
Проклятый город Кишинёв!..
А. С. П.
Имел Филипп Филиппыч Вигель
К любви несчастливый талант.
Он голым раз вошёл во флигель,
Где жил с ним флигель-адъютант.
А там лежит нагая дева.
Тут Вигель понял, что он влип.
И, на пути ломая древа,
Бежал сконфуженный Филипп.
Он нёсся, горестный любовник,
Не в силах поглядеть назад.
А вслед ему кричал садовник:
«Но, Вигель, пощади мой сад!..»
Мураново, Тарханы, Спасское
Укрыл невыносимый снег.
Всё умерло и стало сказкою —
Не вспоминай о нём вовек.
Оставь напрасные иллюзии.
Пей чашу горькую до дна.
Ночная мгла на холмах Грузии
Непоправимо холодна.
И назовёт меня
всяк сущий в ней язык…
И гордый внук славян, местами
Порастерявший прежний форс,
И друг степей в буддистском храме,
И финн, отбывший в Гельсингфорс,
И, ныне водкой убиенный,
Тунгус в посёлке и в тайге,
И бард-грузинец вдохновенный —
В стихах на дружеской ноге.
Под соловьиное аллегро
Шеншин забылся. И во сне
Коннозаводчик видит негра,
Кричит и плачет: Горе мне!
А если бы я ездил в Лавру,
Как наш неутомимый граф,
Господь бы не позволил мавру
Являться мне без всяких прав!
Цикады пели до рассвета,
Не нарушая тишины,
В которой даже Мариэтта
Могла бы — как ни странно это —
Услышать слабый плеск волны.
Волна черна была, как вакса.
И раздавался голосок:
— Прими же из сандалий Макса
Пересыпаемый песок.
Как скучно летом в душной Ялте:
Толпа матросов пиво пьёт,
В ужасном грохоте и гвалте
Причаливает пароход.
Как много пошлых сантиментов,
Нелепых жестов, слов пустых…
Он презирает пациентов,
Но бескорыстно лечит их.
Он лечит насморк, лечит триппер,
Но лишь тогда и счастлив он,
Когда письмо от Ольги Книппер
Ему вручает почтальон.
Девятнадцатый век
Гремит в трактире хор цыганский.
Солдаты строятся в каре.
И на коленях перед Ганской
Стоит безумный Оноре.
Взлетают вальдшнепы над лесом,
И, услыхав их резкий свист,
В них целит с жутким интересом
Яснополянский беллетрист.
Сижу в кафе на Монпарнасе
И пью игристое бордо.
И о моём последнем часе
Поёт Полина Виардо.
Вот так же воздух был сиренев
У Врубеля на полотне.
Иван Сергеевич Тургенев,
Молите Бога обо мне!
Синяя тетрадь
Стихи, рассказы и очерки участников литературного конкурса «Чистая купель»
Анжелика Крейндель
6 класс, гимназия № 7, г. Красноярск
Миф о дереве Оаи и коте Бу
Этот миф записан мною со слов старого Кумаи-Бу из племени Айава с острова, название и координаты которого я предпочла бы не оглашать.
Тотем этого племени — огромный дымчато-серый кот Бу, изображения которого покрывают стены многочисленных пещер на побережье острова рядом с деревней. В большинстве случаев кот Бу изображается под деревом Оаи, которое символизирует гармонию и жизнь во всей полноте её смыслов.
Р. 8. В этом мифе довольно часто встречается слово «гармония». На языке племени Айава это звучит как «гэммо», но я пишу это слово по-русски, чтобы миф был понятным и не вызывал затруднений при чтении, хотя это не совсем точный перевод.
Когда Владыка Вселенной создавал наш мир, он решил отправить к нам своего любимого серого кота Бу, дабы тот помог Ему создать в мире гармонию.