Вадим Шмаков воззрился на меня непонимающими глазами.
– Что это значит? – спросил он.
– Тебе никто не сказал? Мы решили провести проверку на детекторе лжи.
– Чтобы вычислить гадину, – тут же добавила Маша Волкова. – И примерно наказать.
– Я был на леднике и не слышал.
– Тем не менее ты тоже в числе подозреваемых, и будешь проходить проверку, так как алиби у тебя нет. И еще: нам нужно сформулировать контрольный вопрос.
Поднялся Рейнгардт, пригладил бороду:
– Предлагаю сформулировать вопрос так: «Совершали ли вы одно из следующих действий: срывали розу, росшую в теплице Андрея Распопова, оставляли в качестве уплаты за нее кольца, использовали эту розу, выносили ее из теплицы, использовали ее в личных целях или для каких-либо действий?»
– Смотрели ли на эту розу с вожделением? – хмыкнула Ангелина Докукина. – Я немного изучала психологию и, в частности, детектор лжи. Между прочим, у меня сертификат техника этого прибора, хотя все об этом забыли. А я специально на курсы ездила за сто километров от убежища. Вопрос нужно сформулировать коротко, и он должен быть точным. Скажем, если человек уверен, что он не сорвал, а срезал розу, он совершенно спокойно ответит: не срывал! И детектор ничего не покажет.
– Доктора с его вопросом уличить нельзя, если он виноват – ведь он все обдумал заранее, – заметил Трофим Соболь.
– Предложите свой вопрос, – оскорбился Рейнгардт. – Мне зачем ваша роза? В колдовство я не верю.
– В колдовство не веришь, а к какой-нибудь девчонке вполне мог подбивать клинья. – Сорвал розу, а проклятие само нас нашло! Розы срывать нельзя!
– Можно, – Лидия Игнатьевна усмехнулась. – Но я этого не делала. Хотя так приятно было бы поставить в вазу на окне розу…
– Только у тебя нет ни вазы, ни окна, – сказал Распопов. – И, думаю, мою розу ты бы не взяла.
– На детектор, – предложил я. – Тянем жребий. Я согласен пройти исследование первым, с теми вопросами, которые предложит любой из вас.
Все подозреваемые вместе с Распоповым, санитаром Росляковым, Ангелиной Докукиной и увязавшимся за нами Трофимом Соболем двинулись на нижний ярус – туда, где в длинном бетонном каземате стояли детектор и много другой нечасто используемой аппаратуры.
– Вопрос: срезали ли вы розу в теплице Распопова для собственных целей? – предложила Ангелина. – А какие цели – вопрос второй. Мне можете задать другой вопрос, если до этого дойдет дело.
– Хорошо, – согласился я, садясь в кресло. Пока Росляков присоединял к рукам электроды и доставал из шкафчика на стене контрольную таблицу, остальные вытянули из шапки Соболя бумажки с номерами. Первой оказалась Лена Иванова. Вторым – Саша Ковалев. Он выглядел очень плохо. Больной, слабый, с трясущимися руками.
Ангелина активировала детектор, и тут же мое тело пронзил обжигающий, скручивающий разряд. Хорошо, что меня не привязали – я просто вывалился из кресла, кулем упав на бетонный пол.
– Сбой в системе, – спокойно заявила Ангелина. – Сейчас исправим. Что, Леночка, займешь место, пока Егор отдыхает?
Девочка заплакала. Видно, после удара высоковольтным разрядом я выглядел не слишком хорошо.
– Садись, дорогая, садись, – безжалостно хмыкнул Соболь. – Мне нужно знать, из-за кого болеют мои дети!
– Хватит! – закричал Шмаков. – Не мучайте никого! Розу взял я!
Трофим тут же подскочил к нашему образцовому ледовозчику и врезал ему по уху.
– Отставить! – прохрипел я. – За самосуд буду наказывать безжалостно! Пусть Вадим расскажет, для чего ему это понадобилось! И почему все болеют!
– Не скажу, – с неожиданной твердостью отозвался Шмаков. – Можете сжечь меня или выгнать из убежища, но я не скажу!
– А что, и сожжем! – Соболь уже кипел.
– Оставьте нас, – приказал я. – Мы поговорим, и тогда я приму решение.
– Да он тебе горло перегрызет, – с ненавистью глядя на молодого человека, провозгласил Распопов. – Уж если он покусился на мою розу…
– Выйдите, – повторил я. – Это приказ главного техника реактора. Люди подчинились – дисциплина все же вырабатывалась в нас годами. Вадим сел в кресло детектора.
– Мне очень жаль, Егор. Я не знал, как работает детектор – иначе обязательно признался бы… А детектор я мог обмануть. Потому что розу срывал не для себя и вовсе не для каких-то целей.
– Рассказывай.
– Дело касается не только меня.
– Тебе придется рассказать! Шмаков опустил глаза в пол и заявил:
– Я сорвал розу для женщины.
– Догадаться было несложно. Для кого?
Вадим снова замялся. Наконец решился и выдавил:
– Ее зовут Роза. Понимаешь, роза для Розы – так символично… Тем более, она рассказала, что никогда не видела цветка, в честь которого названа. Ей всего шестнадцать лет. Она не из нашего убежища – из БДБ-48. Работает ледовозчицей. Мы с ней познакомились на леднике.
Я опешил.
– Ты отдал розу незнакомой девушке? Которая неизвестно что может с ней сделать?
– А что она может сделать? Ты тоже поверил в колдовство, Егор? Мне стало стыдно.
– Нет, конечно… Но почему началась эпидемия?
– Когда я подарил ей розу, она была в таком восторге, что поцеловала меня.
– Без маски? – машинально спросил я и понял, что сморозил глупость. Целовать девушку в шерстяной маске? Когда сам в маске? Лучше уж пожевать кусок войлока!
– Да, без маски. Я люблю ее. Она – лучшая девушка на свете. Красивее, чем роза Распопова.
Стало быть, мы получили обычное вирусное заражение. Не слишком опасное, просто неудобное…
– И давно вы знакомы?
– Месяца три.
– Вот почему ты зачастил на ледник… Но за твои светлые чувства пришлось расплачиваться всему убежищу. Знаешь, каким может быть наказание?
– Изгнание?
– Да. Или возмещение ущерба. Я склоняюсь к последнему.
– Я готов, – обрадовался Вадим.
– Каждому пострадавшему привезешь по пять санок льда. Помимо обычной нормы, конечно. Думаю, года за три управишься…
– Ясно, – сник Шмаков.
– Но, с другой стороны, похоже, мы выровняли бактериологический фон с убежищем БДБ-48… И сможем чаще ходить к ним в гости, снимать там маски. Брать жен оттуда и отдавать в их убежище своих девушек. Это не так плохо: демографическая ситуация у нас не слишком хороша. Поэтому я снижаю виру до двух санок на пострадавшего. И еще ты можешь расплатиться кольцами – по договоренности.