– Нет. А мне следует это знать?
– Отнюдь, это жаргон астронавтов. – Я вздохнул и встал. Стены промоины были здесь слишком крутыми для того, что я задумал. Надеюсь, я просидел здесь не слишком долго – если придется возвращаться, то это станет катастрофой. – Если кратко, это количество кислорода, потребляемого в состоянии покоя.
– Ноль?
– Очень смешно. – Вообще-то, шутка была хорошим признаком. Быть может, она не настолько впала в отчаяние, насколько я опасался. – Так вот, хочу знать, сколько потребляю я. Насколько точна телеметрия?
– Более или менее. Сейчас ты потребляешь 980 миллилитров кислорода в минуту. Максимум составлял три литра.
Это когда я выбивался из сил, карабкаясь на ту дюну.
– А нижнее значение?
– Когда ты отдыхал, оно упало до 320, но продолжает снижаться.
– Хорошо. Пусть будет 250. При размерах моего тела минимум потребления находится вблизи этого значения.
– Из этого следует, что ты проживешь примерно еще шестьдесят четыре часа, сидя на валуне. Может, и больше, если заснешь.
– Отлично. Идею ты ухватила. При двадцати ПВП мы проживем чуть меньше трех с половиной часов. – Но такой темп выдержать не сможет никто. – При десяти, – такой темп я недавно смог некоторое время поддерживать, – воздуха хватит на вдвое большее время.
– Ясно. Сейчас расход поднялся до 4,7, но ты едва делаешь семь километров в час.
– Это потому, что местность стала более трудной.
Промоина заставляла меня нервничать все больше и больше. Мне было наплевать, что ее сформировала метановая река, размывшая криовулканический аммиачно-водяной лед – она сужалась и становилась круче, а это плохие признаки. Склон, по которому нельзя взобраться – это очень серьезный риск. Черт, возможно, мы даже наткнемся на водопад с прудом из метана у подножия. Даже если дожди здесь идут редко, жидкий метан может испаряться целую вечность.
Пожалуй, я смог бы при необходимости заставить себя перейти вброд небольшой метановый пруд, но и это, и карабканье по камням станет делом медленным и тяжелым.
– Итак, вот тебе новая работа, – сказал я, хотя на самом деле лишь подбросил ей новую цифровую игрушку. – Помоги отыскать такой уровень физических усилий, который дает максимальную отдачу на единицу затраченного воздуха.
– Могу сказать прямо сейчас, что это не был первый час пути.
– Конечно, нет! Мы же шли по песку. – И по той проклятой гальке в нижней части промоины. Настала моя очередь сделать паузу. – Следующая часть пути тебе тоже не понравится.
Впереди промоину намертво забили валуны размером с наш контейнер. На Земле я ни за что не преодолел бы такой завал без веревки. А здесь… предпочел бы не пробовать. Уж больно это напоминало места, где на тебя может что-нибудь свалиться.
Я принялся высматривать симпатичный пологий склон, но все они оказались на удивление крутыми. Если я соскользну и кувыркнусь вниз, то мне будет больно даже при низкой силе тяжести.
Бритни уже все сообразила:
– Собираешься лезть наверх?
– Да.
– Ты потратишь много воздуха.
– Да.
Пожалуй, ей это не понравится.
Поначалу все шло не так уж и плохо. Может, гора и состояла изо льда, но его поверхность была покрыта камешками и грубой субстанцией, напоминающей почву. В результате – цепочка удобных ступенек. Подъем крутой, но вполне преодолимый.
Но криолава, очевидно, выходила слоями, совсем как лава обычная. По мере подъема я стал натыкаться на ярусы, похожие на слои свадебного торта. И каждый раз мне приходилось преодолевать рыхлые осыпи, отыскивая в них места с проходимыми скатами. Черт, черт, черт! Да, базальт образует такие ландшафты. Но лед?
Несколько раз мне приходилось буквально подтягиваться на руках к вершине особенно крутого уступа – и только для того, чтобы обнаружить выше следующий ярус. Чем выше я взбирался, тем мельче становились камешки, и тем легче они скатывались при малейшем прикосновении. Потревоженные, они падали целую вечность, осыпаясь медленными звонкими лавинами, пока не исчезали за краем уступа.
– Почему здесь все такое подвижное, черт побери? – взорвался я, не сдержавшись. Подъем все тянулся и тянулся, и всякий раз, когда я отчаянно искал опору для ног, я транжирил кислород. – Почему низкая сила тяжести не делает склоны более стабильными?
– Угол естественного откоса здесь такой же, как на Земле, – пояснила Бритни. – Это самый крутой склон, на который можно навалить камни, и они при этом не скатятся. Если проделать вычисления, то сила тяжести вычеркивается из обеих частей уравнения, во всяком случае, уравнения первого порядка. Но это нельзя назвать интуитивно очевидным.
– Интуитивно очевидным?
– Это такое выражение. Чтобы тебе было легче понять.
Легче? Черта с два. Бритни способна удивляться не хуже меня. Разница лишь в том, что в подобных вещах она очень хорошо умеет разгадывать ответы.
Чтобы добраться до вершины, у меня ушло двадцать шесть минут при ПВП чуть менее девяти. Заметный удар по моему запасу кислорода, особенно если учесть, что к контейнеру я фактически не приблизился. Бритни лишь сообщила мне цифру расхода, но никак ее не прокомментировала. Я тоже промолчал. Стоило ли это усилие затраченного воздуха? Время покажет. И все же я ощутил возрождение надежды, выбравшись из клаустрофобии ущелья на вершину, где хотя бы видно горизонт.
Мы оказались выше, чем я предполагал – очевидно, криовулкан своими очертаниями уходил в глубь «материка». Холм-аллигатор остался где-то внизу, неразличимый с этой точки.
– А вулкан-то не маленький, – заметил я.
– Да. Задний склон изрезан множеством ущелий и оврагов, но, насколько я успела разглядеть во время спуска, его внутренний склон может оказаться тем, что вулканологи называют «блинчатый купол». Некоторые из них бывают в поперечнике более сотни километров. Если нам повезло, то контейнер упал где-то на вершине.
Это прозвучало не столь утешительно, как она надеялась.
– А если нет?
– Тогда он в каком-нибудь каньоне. Или еще дальше, в песчаных дюнах за дальним склоном.