Наконец пришло время отчаливать. При установке парусов возник момент, когда я испугался, что сани отправятся в путь без меня. Реальной опасности не было – Бритни могла управлять сервомоторами по радио, да и ветер был легким. Но все же поволноваться мне пришлось.
План был таков: я почти все время провожу в санях, отдыхаю, экономлю кислород и отправляюсь размяться, лишь когда мне надоедает сидеть или когда надо облегчить сани, чтобы перевалить через большую дюну.
Мы стартовали по лощине между дюнами, затем медленно поднялись по склону, чтобы поймать сильный ветер на гребне. Обернувшись, я увидел серебристый корпус контейнера, окруженный разбросанным оборудованием и кусками упаковочных ящиков. Да, очень по-людски оставлять за собой такой беспорядок. Пусть это и был для меня «дом вдали от дома», все же я с облегчением бросил на него прощальный взгляд. Интересно, как быстро песок его скроет?
А потом мы оказались на гребне.
– Ух ты! – воскликнула Бритни, поиграв сервомоторами. – Два километра в час. Если только мы не попадем в очередную бурю, быстрее этот кораблик вряд ли поплывет.
При такой скорости у нас уйдет почти два местных дня, чтобы пересечь дюны. А если ветер переменится, то и дольше. Целый земной месяц. А потом еще несколько дней пешком. К тому времени я хотя бы избавлюсь от большей части снаряжения. И с помощью резака даже смогу изготовить нечто вроде рюкзака из кусков паруса, чтобы нести все необходимое. Тогда за плечами у меня и Бритни уже окажется месячное путешествие через пески.
Я уселся на стул, наблюдая, как ветер наполняет паруса. Доберемся ли мы? Впервые шансы стали в нашу пользу, и я ничего больше не могу сделать, чтобы перетасовать колоду получше. Не говоря уже о том, что при любом итоге мы сейчас делаем то, чего до нас не пытался сделать никто. А часто ли вам выпадает возможность сказать такое?
При нормальной силе тяжести сиденье оказалось бы неудобным, но здесь ремни поглощали толчки и виляние саней, превращая их в плавное, почти гипнотическое покачивание. Пусть не идеально, но вполне терпимо.
На гребне дюны Бритни слегка изменила курс, чтобы следовать вдоль равнины, а не пересекать ее. Блинчатый купол позади нас превратился в оранжево-черную массу, уже заметно отдалившуюся. Дюны впереди растворялись за горизонтом.
Я откинулся на спинку, размышляя об огромных расстояниях. О разнице между уединением и открытым пространством, между одиночеством и тем, когда ты один.
– Ты много фильмов скачала из Корабля? – поинтересовался я. – Выбери какой-нибудь и покажи. – Я потянулся, стараясь устроиться как можно удобнее. – Только чтобы фильм был хороший.
Дюна под нами загудела.
Этот звук не очень-то напоминал гобой, но меня и такой вполне устраивал.
Перевел с английского Андрей НОВИКОВ
© Richard A.Lovett. The Sands of Titan. 2007. Печатается с разрешения автора. Рассказ впервые опубликован в журнале «Analog» в 2007 г.
АЛЕКСАНДР БАЧИЛО, ИГОРЬ ТКАЧЕНКО
КРАСНЫЙ ГИГАНТ
Каурый Черт, плохо кованый, полумертвый от усталости и бескормицы, заметно припадал на левую заднюю, но честно тянул разбитую подводу в гору.
– Сгубили коня, – вздыхал ездовой тяжелой батареи Алексеев. – Где ж это видано – кровного аргамака с-под седла да в оглобли!
Алексеев шел рядом с подводой, изредка «деликатно» встряхивая поводьями. Погонять Черта было ни к чему. Конь и так исходил паром, скользил сбитыми копытами по заиндевелым голышам, но от колонны не отставал. Выучка. Ходил этот конь под седлом еще третьего дня, носил молодого полковника Плошкина по длинной, как дорожка ипподрома, Арабатской стрелке. Да как носил! Коршуном налетал на серые шинели, что звались отчего-то красными, сбивал грудью, пропускал только справа – под шашку азартного в бою полковника. Ходил в атаку лавой на злых кобылиц, посадивших себе на спины людей с длинными пиками. «Ну, пронеси, Господи!» – кричал Плошкин, и Черт проносил его меж пиками в самую кобылиную гущу, и летели под копыта островерхие шлемы… А вот от красных пулеметов не унес. Обожгло обоих – коня и седока; Черта больно укусил свинцовый овод в ногу, а полковника – не больно, в голову. Лежит теперь Плошкин на мерзлом песке и глядит мертвыми глазами на мертвую зыбь Азовского моря, а раненый Черт тащит подводу с ранеными к берегу моря Черного. Жилы рвет конь, торопится вслед за колонной на трясущихся тонких ногах и словно бы уже и сам понимает, что к смерти своей спешит. На корабль ведь не возьмут, да и красным не оставят. Не скакать ему по степям лихим сумасшедшим галопом, как вон тот резвый да сытый полуэскадрон, что грохочет копытами навстречу!
Один из раненых откинул шинель, приподнялся на локтях.
– Что там, Алексеев?
– Разведка прибегла, – сказал ездовой, – должно, с Феодосии… Разведчики, огибая колонну, взрыли придорожную грязь, чуть прикрытую ледком, и осадили у коляски командира дивизии. Один из них спешился, откинув башлык, приложил ладонь к козырьку измятой фуражки, тяжело шагнул на дорогу. Коляска остановилась, а вслед за ней и вся колонна, не дожидаясь приказа, встала. Еще не слыша доклада, все уже почуяли недоброе.
– Ваше превосходительство! Суда из Феодосии ушли, – негромко произнес разведчик.
– Ушли! – разом колыхнулась дивизия, вся, от передового дозора до обозного аргамака Черта.
– Ушли без нас!
– Что за черт?! Этого не может быть!
– Бросили! А как же штаб фронта?
– Драпанул к чертям собачьим!
– Какого черта?!
– Да стой ты, не дергай! – прикрикнул Алексеев на Черта, слышавшего свое имя со всех сторон.
– Сволочи! – раненый повалился на дно подводы и закрылся шинелью с головой.
– Красные идут от Керчи, – продолжал докладывать разведчик, ротмистр Климович. – Возможно, они уже в Феодосии. Нам остается только Коктебельская бухта. Там могли остаться суда.
– Разве что чудом, – в мрачной задумчивости произнес генерал Суханов.
Он вынул из кармана вскрытый конверт с приказом на эвакуацию.
– По планам Генштаба – ни черта там нет…