– А бис його знае! – Тищенко снял с шеи уютно присосавшегося было плюхарика. – Однако ж не наши, це вже точно. Я своих усих знаю…
– Стало быть, беляки?
Тищенко неопределенно почесался плечом о корягу.
– Выходэ, так…
– Что ты мне вола за хвост тянешь?! – рассердился Яшка. – Погоны-то есть на них?
– Та яки там погоны! – Тищенко сплюнул болотным семечком. – Одиты – кто у чем, я таку одёжу сроду нэ бачив. Бородаты уси, як мужики. Из оружия – тильки шашки та пыки, винтовок нема. Але ж одын – у фуражке. С кокардою…
– Ну, значит, врангелевцы! – заключил Яшка.
– Так а я що кажу! – Тищенко стянул сапог и вытряхнул на траву семейство прыгающих головастиков. – Одно худо. Ни Сэмэна нашего, ни Нюрки нэ побачили. Мабуть, вбили их…
Весть о том, что на Керосинке высадились белые и, надо думать, убили красноармейца Ревякина Семена Григорьевича с беременной женой его Нюркой-пулеметчицей, оставленных тут для пригляда за паровозной заправкой, всколыхнула весь отряд. Угрюмые бойцы, вспоминая добрый Нюркин нрав, украдкой шмыгали носами, а прилюдно грозились отомстить гадам со всей пролетарской беспощадностью. Храбрости мстителям прибавлял тот факт, что у белых не было огнестрельного оружия. Наиболее горячие головы предлагали немедленный штурм заправки и захват четырех белогвардейских паровозов, но осторожный Яшка отложил операцию до восхода первого солнца.
– Здешние болота – это вам не Сиваш, – говорил он, елозя грязным пальцем по наспех нарисованному плану. – Тут по ночам такое ползает – половины бойцов к утру не досчитаемся!
Красноармейцы, дымя самокрутками, нехотя соглашались. Яшка пользовался у них неоспоримым стратегическим авторитетом. Все-таки не зря он два года проходил в ординарцах у самого товарища комбрига Кирпотина. Даже Тищенко, разжалованный из комэсков за мародерство на планете имени товарища Бебеля (незаконная экспроприация запасов меда у трудовых пчел) и поначалу свысока поглядывавший на молодого командира, вынужден был признать его правоту. Да и кому охота посреди ночи тащиться через болото, кишащее плотоядными тварями, как суп – лапшой?
В наступившей темноте бойцы принялись активно готовиться к утреннему наступлению, то есть поужинали и легли спать.
Егор долго бродил по лагерю, выходя к кострам и заглядывая под низко опущенные лапы спящих деревьев. Он искал Катю.
– Кажись, по плюхарики пошла, – сказал ему всезнающий Тищенко. – У болота ее шукай. Да дывыться ж, в тясину не суйтеся. Там хоть и неглыбоко, а дюже погано. У сколопендров брачные пляски почались. Негоже дивчине цьёго бачить…
У края болота Егор остановился. Бледно мерцающие облака стремительно неслись по небу при полном безветрии. Над скальной грядой, обозначившей границу кратера, то и дело вспухали и опадали далекие зарева. В темноте казалось, что вся поверхность болота шевелится, бугрясь и киша телами бесчисленной живности. Впечатление усиливалось хоровым писком, хрустом и сытым отрыгиванием, заглушавшим даже неистовый стрекот плюхариков. Удушливо пахло гудроном и бульонными кубиками.
– Катя, ты где? – вполголоса позвал Егор. – Отзо… – он испуганно замер, оглушенный внезапно наступившей тишиной. Кишение болота мгновенно прекратилось. Последняя маслянистая волна неторопливо прокатилась по водной глади, возвращая ей зеркальную неподвижность.
– Катя… – прошептал Егор, пугаясь собственного голоса.
– К-а-с-с-я, – тяжело вздохнуло что-то в темноте.
Егор попятился. Ну, на фиг! Линять отсюда надо, нету здесь Кати, и быть не может. Какой дурак полезет в это месиво по своей воле?!
Он совсем было уже решил вернуться в лагерь, как вдруг далеко впереди, у скальной гряды, заметил светящуюся цепочку следов. Кто-то шел там вдоль берега, взбаламучивая ногами фосфорический ил и пуская по болоту ленивые волны. Егору даже показалось, что он различает в темноте знакомую косынку, светлым пятном проступающую на фоне камней.
– Катя! Подожди, я с тобой! – он добежал берегом до скал, грядой окружавших болото, и, оскальзываясь на мокрых камнях, заторопился вдогонку.
Трясина мало-помалу оживала. Словно в закипающем супе, то там, то сям вспучивались жирные пузыри, оставляя на поверхности мохнатую пену. В отдалении начинало побулькивать, посвистывать и шкворчать. На каждом шагу из-под ног бросалась врассыпную писклявая мелочь. Позади, в лесу, снова расчирикались плюхарики.
Катина косынка то пропадала за выступом скалы, то снова появлялась у края болота, приближаясь к самой воде. Казалось, девушка не особенно спешила, но Егору, считавшему себя неплохим спортсменом, никак не удавалось к ней приблизиться.
– Катя! – он остановился, задыхаясь. – Да постой же ты! Косынка на мгновение замерла, а затем быстро двинулась навстречу.
– Я зову, зову! – Егор облегченно вздохнул. – Ты не слышишь, что ли?
Катя не откликнулась, приближаясь странной прыгающей походкой. Все ускоряя бег, она с поразительной легкостью преодолевала огромные валуны. Егору вдруг стало неуютно.
– Э! Ты чего? – он невольно попятился и, оступившись на скользком камне, с размаху сел в лужу. Почва под рукой зыбко подалась. Что-то холодное и бородавчатое рванулось прочь, напоследок чувствительно цапнув за палец. Егор вскрикнул, но не от боли, ему вдруг стало ясно, почему движения Кати казались такими странными. Рост, вот в чем дело. Косынка девушки колыхалась на трехметровой высоте, венчая тощее, как жердь, суставчатое тело, размашисто работающее голенастыми конечностями.
Егор отчаянно забился в луже, пытаясь выбраться – совсем как те скользкие твари, которых он храбро топтал по дороге. И тут что-то мягко обхватило его за шею и с силой вырвало из воды. Он панически заверещал, отбиваясь, но его уже затянули в расщелину. Ловкое и проворное существо тяжело навалилось сверху, затыкая рот и не давая дышать.
– Тихо ты! – прошептал вдруг в самое ухо Катин голос. – Не трепыхайся, а то учует!
Егор испуганно затаил дыхание, слушая, как снаружи катится с деревянным стуком нечто дребезжащее, расхлябанное, сипло повизгивающее, словно несмазанная телега, груженная дровами. У самой расщелины стук оборвался. Егора обдало жаром, мучительно захотелось вскочить, заорать во все горло, убежать прочь от этой твари, с этого болота, с этой планеты – домой!