– Помогите! – завопил Джеймс Купер.
Решетка его камеры поднялась, и внутрь хлынули муравьи.
– Пусти! – Катя оттолкнула Егора. – Что же вы стоите?! – крикнула она Валету. – Договаривайтесь скорее! Я согласна на все…
Решетка за спиной Егора дрогнула и поползла вверх. Под ней щелкали жвалами сразу несколько круглых, как футбольные мячи, голов. Яшка с размаху пнул по ближайшей голове и остался без сапога. Вскрикнув, он запрыгал на одной ноге, потирая укус на босой лодыжке, а затем тяжело повалился на пол и затих.
Егор отскочил было в глубь камеры и приготовился к бою, но чьи-то руки обхватили его сзади и толкнули навстречу муравьям. Егор ударился о решетку, под ногой его сухо щелкнул капкан, электрическая судорога пронзила все тело и разорвалась пестрой радугой в голове. Замусоренный пол камеры вдруг поднялся дыбом и, налетев, больно ударил в лицо.
– Вот и славненько, – сказал Валет, приобнимая Катю за плечи. – Постой-ка, рыбонька, в сторонке, сейчас ты увидишь, как это делалось в Одессе!
Он опустился на четвереньки перед муравьем, направлявшимся к Кате, и, закрыв глаза, вытянул губы трубочкой.
– Ну, ходи сюда, мой маленький, ходи, солдатик безмозглый, до мене, давай с тобой пообнюхаемся!
Муравей, широко расставив лапы, осторожно обхватил лицо Валета жвалами, будто хотел измерить его череп штангенциркулем. Длинные многоколенчатые усы насекомого быстро обхлопали уголовника по спине и бокам.
– Шмонает, сволочь, – жмурясь от удовольствия, сказал Валет. – С такими талантами только в участке и служить. Беда была бы всему Дерибасовскому околотку. Зяма, запали-ка мне цигарку!
Толстый Зяма быстро раскурил самокрутку и сунул Валету. Тот глубоко затянулся и выпустил густую дымную струю в сопящие муравьиные дыхальца.
– Чуешь, чем козыри пахнут? – интимно прошептал Валет. – Чует, подлец! Ишь, как его забрало!
Муравей попятился, развернулся несколько раз на одном месте и вышел на подгибающихся лапах, приложившись брюшком о косяк. Следом за ним потянулись и остальные, унося на спинах Егора и Яшку.
– Остановите же их! – Катя бросилась за муравьями, но Валет живо вскочил и вцепился ей в плечо.
– Стой, куколка, куда?!
Он втянул Катю обратно в камеру и толкнул к стене.
– У нас еще остались кое-какие расчеты, барышня! – Лицо Валета нервно кривилось.
Он двинулся к Кате развязной танцующей походкой, но пальцы его, теребящие застежки галифе, заметно дрожали.
– Только посмей, мерзавец! – тихо проговорила Катя, отступая в дальний угол. – Глаза выцарапаю!
– Сема, – позвал Валет. – Подержи кошечку за коготки, а то я опасаюсь за свою фотокарточку. А ты, Зяма, отвернись, чтобы не ревновать меня к другой!
На Катю пахнуло душной кислятиной, из-за спины вынырнула волосатая клешня Семы и крепко обхватила ее шею, не давая дышать.
– Что ты облапал девочку, как сторожа в магазине? – веселился Валет, разгораясь. – У кого из нас с ней любовь?! Ты хочешь, чтобы я мусолил один холодный труп?
– Ой, – сказал вдруг Сема, ослабляя хватку. – Ты будешь смеяться, Валет, но, кажется, атас…
Он поспешно убрал руки, и Катя, не задумываясь, сейчас же полоснула ногтями нависшую над ней физиономию.
– Вот тебе любовь!
– Что ж ты, сука, дерешься?! – Валет завертелся волчком, размазывая по щекам кровь, и едва не уткнулся носом в кресты на кителе поручика Яблонского.
Увидев перед собой офицера, уголовник со слезами бросился ему на шею.
– Господин поручик! Уберите психическую из камеры! Это же невозможно сидеть!
Поручик отпихнул Валета и, козырнув, шагнул к Кате.
– Браво, Екатерина Максимовна! Оказывается, вы можете за себя постоять. Впрочем, ничего другого от дочери господина Горошина я и не ожидал!
– Мы знакомы? – Катя машинально поправила растрепавшиеся волосы.
– А как же?! Помните Крым, Карадаг, двадцатый год?… Я видел вас тогда в доме доктора, правда, мельком. Этакая была кутерьма…
Слезы помимо воли брызнули из Катиных глаз. Не в силах сдержаться, она уткнулась лбом в стену и разрыдалась.
– Ну-ну, полноте, Екатерина Максимовна, – Яблонский смущенно подкрутил усы. – Вам больше нечего опасаться. Вы под охраной офицеров русской армии.
Он кивнул двум сопровождавшим его людям. Те подошли ближе. Катя повернулась, утирая слезы.
– Позвольте представить, – сказал поручик. – Капитан Антонов, прапорщик Штраубе.
Офицеры коротко шаркнули каблуками изношенных сапог.
– Наблюдай на эту картину, Сема, – тихо вздохнул в углу исцарапанный Валет. – Что мене нравится? Сейчас она уйдет с ними совершенно задаром, даже ни разу не получив по морде. Мы с тобой так не умеем. Нету в нас понту офицерского…
После сумрака подземных коридоров, едва освещенных зыбким мерцанием плесени на стенах, небо над муравейником показалось Кате ослепительно ярким.
– Осторожно, здесь ступеньки! – поручик ловко подхватил ее под локоть. – Обопритесь о мою руку.
– Ничего, сейчас это пройдет, – Катя на секунду остановилась. – Голова немного кружится…
Она с наслаждением подставила лицо свежему порыву ветра, напоенного незнакомыми ароматами. Вытесняя из легких затхлый воздух камеры, он действовал опьяняюще.
– Идемте, идемте, господа, – негромко поторопил капитан Антонов. – Не стоит здесь задерживаться.
– Позвольте, я помогу! – поручик бережно обнял Катю за плечи, помогая спуститься. – И не открывайте глаза, пока они не привыкнут к свету. Смотреть здесь решительно не на что!
Но она уже справилась с выступившими было слезами и, щурясь сквозь ресницы, с интересом озиралась вокруг. Утоптанная площадка перед выходом из муравейника была тесно уставлена повозками, напоминающими большие плетеные корзины на колесах, сцепленные друг с другом на манер поезда.
– Балуй, саврасая! – гаркнул позади надтреснутый голос.
Катя испуганно прижалась к Яблонскому. Мимо нее, взрывая пыль неопрятно обломанными когтями, тяжело протопотал огромный, размером с корову, скорпион, подгоняемый щелчками казацкого кнута.
– Не пугайтесь, – успокоил поручик. – Зверь совершенно не опасен. Тягловая сила! А ты, – обратился он к погонщику, – гляди, куда гонишь, вахлак! Не видишь – барышня боится, леший дери твою душу, в Бога… пардон, мадемуазель. Яблонский смущенно прокашлялся.