Жаль. Он был весьма полезным орудием.
Анимус выстрелил в ту сторону, откуда прилетела пуля, бросился к прогалу пошире и услышал винтовочный огонь с дороги, за кустами: его люди палили в солдат Противника. Раздались крики раненых.
Он добрался до высокого пня рядом с кустами, упал на колено, перезаряжая винтовку, в надежде пристрелить кого-то из людей Противника, а может, ранить и самого Противника (но не убить). Сердце его колотилось, кровь кипела, восхитительная энергия, воплощенная в тело низкоорганизованного примата, бурлила в нервной системе…
И тут он увидел гранату. Одна из новых «бомб Милла» с рубчатой поверхностью. Такими пользовалась британская армия. Кто-то бросил ее в тридцати футах от того места, где стоял Анимус, и он успел спрятаться за пень.
Но вместо того, чтобы упасть и взорваться недалеко от него, граната остановилась в воздухе и сменила направление.
— Погоди! Так не полагается! — завопил он, когда, в отрицание всех законов физики, граната поплыла в его сторону.
Он попытался бежать, но граната снова сменила направление, последовала за ним… и взорвалась прямо над его головой, оторвав ее от тела.
— …Говорю тебе, я ничего не делал с гранатой. И вообще я тут ни при чем, — настаивал Противник.
Они находились в маленькой, скрытой от посторонних глаз сфере, примерно в полумиле от поля битвы. На взгляд приматов сфера казалась обычным облаком.
— Это ведь ты бросил гранату? — допытывался Анимус.
— В первый раз — да. Для того чтобы сбить тебя с толку и выманить на открытую местность. Я знал, что она в тебя не попадет. Но это не я заставил ее изменить направление! Я не обладаю подобным умением! Левитация расстраивает мой мыслительный центр. Возможно, ты ошибся…
— Не ошибся, — стоял на своем Анимус. — Она изменила направление прямо в воздухе! Если не ты сделал это, тогда кто?! Я ничего не слышал о том, что кто-то из наших тоже состязается на этой планете. А приматы не владеют телекинезом. Кто, я тебя спрашиваю? Я вроде как чувствовал чье-то вмешательство, легкие толчки чужой ментальной энергии. Попытки соединить мою личность с личностью примата. Возможно, очень осторожное психическое доминирование. Кто, опять спрашиваю я, и для чего?
— Ответ, скорее всего, кроется в том, для чего. Наше состязание было довольно грубо прервано. Кто-то хотел исключить наше участие в этой войне.
— Но кому понадобилось нам мешать? Приматы понятия не имеют о нашем существовании. Может, это какой-то вандал? Таких немало в нашей расе. Если это правда, значит, он еще молод и поэтому имеет короткий объем внимания. Главное — выждать достаточное время, и тогда он уберется прочь. Будут и другие войны.
— Да. И эта война уже несет в себе семя следующей. Семя, которое прорастет в том же саду. Мы должны ухаживать за этими семенами, прежде чем угнездиться в новых приматах…
И действительно, на Земле вспыхивали другие войны, но участие в них было недоступно и Противнику, и Анимусу: им пришлось внедриться в новые зародыши, которые росли, пока продолжалась гражданская война в Китае, пока бушевали другие конфликты. Без их помощи. Без их участия.
Но потом разразилась Вторая мировая.
Это не они ее затеяли: у войны была своя психически ущербная жизнь. И все же они раздували ее пламя, где только могли. Их воплощения не могли объяснить свои поступки.
Впрочем, все приматы, даже не захваченные инопланетными астральными телами, как правило, не могли объяснить многие свои поступки.
Северная АфрикаВыцветшее от жары голубое небо. Желтый горизонт, затянутый пыльным маревом. Бескрайняя песчаная равнина. Россыпь скрюченных деревьев с перистой листвой. Все это молодой лейтенант видел из открытого люка своего танка. И разбухшее облако коричневой пыли, катившееся по земле, подобно джинну. С востока. Американские войска, механизированная кавалерия. Один из дивизионов армии Эйзенхауэра.
Молодой лейтенант Отто Метерлинг вел свой рычащий танк к линии фронта: последняя попытка Роммеля обойти врага с флангов. Но на союзников методы Роммеля давно уже не производили впечатления, тем более что легко разгадывались. Похоже, и на этот раз они не угодили в ловушку.
Метерлинг любил находиться в танке, несмотря на сухость во рту, несмотря на вкус бензина и ужасный жар от раскаленного солнцем металла. Любил свой объемный бронированный панцирь, стальной размах своей воли, предназначенный, чтобы давить врагов и выворачивать их внутренности наизнанку. Любил перемалывающие землю гусеницы и рычащий мотор.