— Там, — продолжал Орусий, — бунтовщики бросили в бой последние резервы, и мы отступили до границы. После перегруппировки несколько месяцев велись приграничные бои. Наконец, по взаимной договоренности обе стороны отвели свои войска.
— Я-то как раз хотел продолжать наступление, — сказал маршал Тригаск, — но более осторожные товарищи напомнили, что у меня осталось всего несколько тысяч измотанных людей, которым предстояло сдерживать сильно потрепанных, но все еще рвущихся в бой бунтовщиков. Это бы меня не остановило, но мой коллега Орусий резонно подметил, что теперь это стало внутренним делом Китая. Так закончился Иингдравский инцидент.
— Должен добавить, что на Западе не знают истинного масштаба этой стычки, так как ни мы, ни Китай об этом не сообщали, а донесениям отдельных наблюдателей никто не поверил. Вы, вероятно, удивлены нашей откровенностью?
— Действительно, — согласился Джоэнис.
— О, мы знаем! У нас есть свои каналы информации. Нам известно о прокоммунистической речи, произнесенной вами в Сан-Франциско, и о расследовании в подкомиссии сената. Нам известно, что за вами следило ЦРУ, поскольку мы сами следили за ним. И, разумеется, коллеги Арнольда и Рональда Блейков сообщили нам о больших услугах, оказанных вами нашему общему делу, и о том, сколь изобретательно вы избегали всяких контактов с ними. Наконец, мы видели, каких успехов вы достигли, втираясь в доверие правительства и занимая ключевые посты. Словом, мы рады сказать: «Добро пожаловать домой, товарищ!».
— Я не товарищ, — ответил Джоэнис, — и служу американскому народу в меру своих способностей.
— Хорошо сказано, — одобрил Тригаск. — У врага везде есть уши. Вы превосходно скрывал и свою истинную сущность, и больше я этот вопрос поднимать не намерен. Напротив, мы хотим, чтобы вы сохранили свою легенду, мистер Джоэнис, ведь именно в этом качестве вы представляете для нас наибольшую ценность.
— Правильно, — согласился Орусий. — Больше к этому вопросу не возвращаемся. Решайте сами, мистер Джоэнис, какую часть Иингдравских событий вам следует передать. Слухи о разногласиях с союзниками могут подтолкнуть ваше правительство к переговорам, не так ли?
— Не забудьте сообщить, — вставил Тригаск, — что наши ракетные силы находятся в полной боевой готовности, хотя пехота несколько потрепана. Наши ракетные части, оснащенные самым современным вооружением, находятся также на Луне, Марсе и Венере. По первому сигналу они готовы обрушить разящий меч.
— Правда, дать сигнал несколько затруднительно, — сказал Орусий. — Между нами говоря, наши космонавты столкнулись с некоторыми трудностями. На Луне они живут глубоко под поверхностью, чтобы укрыться от солнечной радиации, и постоянно заняты производством пищи, воды и воздуха. Все это осложняет связь.
— На Венере, — добавил Славский, — настолько влажный климат, что металлы очень быстро ржавеют, разлагаются прямо на глазах. Это сказывается на радиотехнике.
— На Марсе, — подхватил Тригаск, — живут крошечные червеобразные создания невероятной злобности. Лишенные разума, они прогрызают что угодно, даже металлы. Если не принимать чрезвычайные меры защиты, то вся аппаратура, не говоря уже о людях, становится похожей на решето.
— По счастью, перед американцами стоят те же проблемы, — заметил Орусий. — Они тоже отправили экспедиционные силы на Луну, Марс и Венеру. Но так как мы оказались там первыми, то, следовательно, эти планеты по праву принадлежат нам. А теперь, Джоэнис, мы рады предложить вам подкрепиться.
Джоэниса накормили досыта йогуртом и черным хлебом — всем, что смогли выставить. Затем отправили к самолету, чтобы показать свою линию обороны.
Вскоре Джоэнис увидел внизу бесконечные ряды пушек, минных полей, колючей проволоки, пулеметов и дотов, замаскированных под фермы, деревни, города, тройки, дрожки и тому подобное. Они вернулись в московский аэропорт, и русские отбыли, пожелав Джоэнису удачи по возвращении в Вашингтон.
Перед тем, как уехать, товарищ Славский сказал:
— Помните, мой друг, что все люди — братья. О, вы, наверное, смеетесь над такими возвышенными чувствами, сохранившимися у пьяницы. И я не виню вас, как не виню своего начальника, Россколенко, который ударил меня вчера по уху и сказал, что выгонит меня с работы, если я снова приду пьяным. Я не виню Россколенко, я люблю этого ужасного человека как брата, несмотря на то, что твердо знаю: если я снова напьюсь, он меня уволит. Что тогда будет с моей старшей дочерью, Грустикайей, которая безропотно гладит мои рубашки и не клянет меня, когда я трачу ее жалкие сбережения на выпивку? Вижу, что вы презираете меня, и не виню вас. Нет человека более презренного, чем я. Можете поносить меня, господа, и все же я человек образованный, у меня есть благородные чувства, и великое будущее открывалось когда-то предо мною…
Но тут самолет Джоэниса пошел на взлет, и Джоэнис лишился возможности дослушать речь Славского до конца — если только у нее был конец.
Лишь позже, когда Джоэнис перебирал в памяти все увиденное и услышанное, он понял, что в войне нет необходимости, нет даже предлога для сражений. Силы хаоса захлестнули Советы и Китай, как захлестнули западную Европу. Но зачем повторять это в Америке?
Вот такое донесение, со всеми подробностями, и отправил Джоэнис в Вашингтон.
Перевел с английского Владимир БАКАНОВ
Владимир Константинов
500 дней до конца света
Будущий историк, описывая наши смутные времена, вероятнее всего назовет 91-й год временем краха иллюзий. Состояние растерянности и сомнений, в котором пребывает наше общество, укрепляет позиции идеологов контрреформы. Если еще год назад возможность возвращения административной экономики мог допустить разве что заядлый скептик, то сегодня эта перспектива мыслится вполне реальной. Журнал предполагает рассмотреть вероятные последствия различных социально-экономических проектов, блуждающих в обществе. Сегодня мы предлагаем вниманию читателей наиболее «проявленную» программу из числа антирыночных — концепцию экономистов, обслуживающих Объединенный фронт трудящихся. О том, что произойдет, если их разработки будут положены в основу программы выведения страны из кризиса, размышляет журналист, специалист в области рабочего движения, наблюдавший за формированием «фронта» с момента его возникновения, когда, казалось, ОФТ не представлял реальной политической силы.
Объединенный фронт трудящихся — явление столь же загадочное и неуловимое, как финский сервелат: вроде, все слышали, что есть такой, но в глаза мало кто видел. Загадки начинаются уже с названия. Действительно, что означает «объединенный»? Если объединенный, то с кем, с какой организацией? Скажем, существует в Штатах АФТ/КПП. У нас бы ОФТ/РКП звучало ничуть не хуже. Далее: «Фронт». Действительно, мероприятия ОФТ ярки, даже праздничны: красные флаги, желтые мегафоны, зовущие речи. Почти как 1-го Мая! Но народу-то маловато для фронта, человек 200 с натяжкой.
А что означает, наконец, термин «трудящихся»? По всей видимости, то, что четыре сопредседателя ОФТ, представляясь, именуют себя рабочими — Н.А. Половодое (да-да, тот самый, который конкурировал с Иваном Полозковым на должность первого секретаря РКП), В. П. Байдужа, В. М. Якушев и Е. С. Ханин. Правда, последних двух рабочими назвать трудновато: Якушев — завотделом журнала «Профсоюзы и экономика» (бывшее «Социалистическое соревнование»), Ханин — профсоюзный работник.
Но дело, собственно, не в них, ибо не сопредседатели поставляют идеи. Истинными политическими стратегами движения являются московские и ленинградские научные работники, представляющие, в основном, кафедры научного коммунизма (скажем, доктор наук из Ленинграда М.В. Попов и зав. кафедрой школы профдвижения А.А. Сергеев) — а уж эту категорию населения, как известно, марксизм-ленинизм за трудящихся не признавал. В лучшем случае — прослойка.