И еще одно обстоятельство настораживало: уж больно неестественной была поза прислуживающей золотоволосой девушки. Больше его заинтересовала другая — с платиновыми волосами, но ее он, несомненно, видел впервые, а золотоволосую где-то, кажется, уже встречал…
Когда он добрался до центрального прохода, то чуть не поддался искушению заглянуть к Доку до захода на Мостик. Но ему хотелось окончательно успокоиться и оставить на главное дело максимум времени.
Он проскочил сужение тоннеля на границе между Вторым и Третьим трюмами, без всяких конфликтов с охраной, зато чуть не пропустил большой голубой коридор, ведущий вверх.
— Лопушшок, дурья башшка! — снова вылез Ким.
— Тихо ты! Мы на территории офицеров, — оборвал его Лопух, радуясь, что получил повод еще раз осадить нахальное животное. По правде говоря, ему самому голубая зона «Ковчега» всегда внушала суеверный страх, и, находясь здесь, он испытывал неуверенность.
Очень скоро, прежде чем он успел морально настроиться, Лопух очутился на неподвижной площадке среди непроглядных, как бамбуковые заросли, металлических трубчатых конструкций непосредственно под палубой самого Мостика. Он поднялся к потолку и кружил среди высоких балок, ожидая, что кто-нибудь его окликнет.
Вокруг сверкали причудливые сооружения из металла всевозможных форм и объемов, переливались радужные плоскости и поверхности. Над всем этим хаосом нависало бархатной черноты пространство, оживленное беспорядочным мельтешением молочно-белесых хлопьев.
Среди железа и радуг парили фигуры в офицерской форме цвета полночной синевы — полные и худые, длинные и короткие. Временами они переговаривались молчаливым языком жестов. Каждое их движение, казалось, было проникнуто величайшим достоинством и имело какой-то непостижимо глубокий смысл. Если на свете вообще существовали боги, то эти люди были богами «Ковчега». Он чувствовал себя ничтожеством, мышью, которую — посмей он только пискнуть — немедленно вышвырнут вон.
В жестах офицеров, за которыми завороженно следил Лопух, явственно ощущалась все нарастающая напряженность. Вскоре до него донесся знакомый гул, скрипучий и гремящий. Лопух сначала удивился, но потом понял (может быть, когда-то он даже и знал это), что все обычные процессы регулируются с Мостика — Капитаном, Штурманом и их помощниками.
Гул знаменовал собой наступление полудня Бездельника. Лопух не на шутку разволновался: поручения и так уже съели больше времени, чем он рассчитывал. Лопух неловко попытался подать знаки, чтобы привлечь внимание хотя бы одной фигуры в полночно-синем. Но его робкие усилия пропали даром. Отчаявшись, он прошептал: — Ким?
Кот не отозвался. Лопух слышал лишь тихое урчание, возможно, даже храп. Он легонько потрепал кота:
— Ким, откликнись, нужно посоветоваться.
— Зззаттнись! Я сссплю! Тсссс! — Ким поскреб по робе когтистыми лапами, меняя позу, и мстительно возобновил урчание-храп: спал он или притворялся — определить было трудно. Лопух чувствовал полную беспомощность.
Время летело. Положение становилось критическим. Он не имеет права не придти на встречу с Доком! В отчаянии он уже решился было залететь еще выше и даже — о, Боже, — с кем-нибудь заговорить. Но тут, на счастье, молодой голос окликнул его:
— Эй, парень! Что тебе нужно?
До Лопуха вдруг дошло, что, он как автомат продолжает поднимать руку навстречу каждому пролетающему, и вот один из них — такой же темнокожий, как Граф, наконец заметил его призывный жест. Расстегнув карман, Лопух извлек письмо и протянул его офицеру:
— Для шефа!
— Это как раз мое отделение. — Легкий треск — запечатанная записка вскрыта. Продолжительный шелест — офицер, несомненно, разворачивает письмо. Короткая пауза. Затем вопрос: — Кто такой Корчмарь?
— Хозяин «Приюта Летучей Мыши». Я там работаю.
— Приют Летучей Мыши?
— Бар. Раньше назывался «Ротондой счастья». А в старые добрые времена, как говорил Док, — «Винный погребок-III».
— Хм. А эти… ну, какие-нибудь сверхъестественные существа в твоем «Приюте» не встречаются?
— Только во снах, сэр.
— Так-с. Ладно, ладно, мы проверим. Если ты увидишь меня где-нибудь и узнаешь — не подавай виду. Кстати, меня зовут Энсайн Дрейк. Кто это у тебя пассажиром, папаша?
— Только кот, — испуганно выдохнул Лопух.
— Понял. Для спуска воспользуйся черной шахтой.
Лопух начал пробираться сквозь металлические джунгли в направлении, указанном синим пятном руки офицера.
— В следующий раз запомни — с животными на Мостик подниматься запрещено, — бросил вдогонку Энсайн.
Во время спуска вниз Лопухом владело смешанное чувство: с одной стороны — теплая волна облегчения после встречи с Энсайном Дрейком, показавшимся ему таким доброжелательным и отзывчивым, с другой — беспокойство: успеет ли он навестить Дока?
По пути Лопух обогнал две неуклюжие фигуры, дрейфующие по ветру. В ноздри ударил резкий запах перегара: в предвкушении Забавницы забулдыги уже дышали часто, как изголодавшиеся собаки, видящие во сне кость. Лопух занервничал, не закрыл ли Док свою приемную. Снова донесся смешанный запах зелени и растений — на этот раз из Садов Дианы.
Люк в приемную оказался закрыт, но после трех звонков из него выглянула физиономия Дока с белыми зарослями вокруг сероватых глаз.
— А я уже отчаялся тебя дождаться, Лопух.
— Простите, Док. Я вот…
— Ладно, заходи, заходи. Привет, Ким. Если есть желание, можешь ознакомиться с моими апартаментами на предмет добычи.
Ким выполз наружу, оттолкнулся от груди Лопуха и вскоре был всецело поглощен обычным своим инспекторским обзором.
А проинспектировать здесь было что, даже Лопух смог это заметить. Каждый сантиметр каждой веревки в приемной Дока был увешан какими-то штуковинами самых разных форм и цветов: большими и маленькими, блестящими и тусклыми, прозрачными и темными. Они контрастно выступали на бледном фоне нелюбимого Лопухом мертвенного света, источаемого одной из стен. Времени разглядывать их внимательно уже не оставалось. От другой стены исходил более яркий свет.
— Осторожнее, Ким! — предостерег кота Лопух, заметив, что тот, передвигаясь, отталкивается лапами от подвешенных предметов.
— За него не беспокойся, — сказал Док. — Давай лучше займемся тобой. Ну-ка, постарайся не моргать.
Док обхватил руками голову Лопуха. Серые глаза и заросшее седыми волосами лицо приблизились к нему.
— Как я и предполагал… Разжижение линз. Ты перенес осложнение, которое выпадает на долю каждого десятого, подцепившего рикетсию Леты.
— Гнуса Стикса, Док?
— Да, так вы ее называете. Всех вас, несчастных плебеев, так и тянет залезть в самую грязную лужу Преисподней. Но мы Bqe грешны: все пьют воду Леты. Хотя иногда, когда с возрастом становишься мудрее, начинаешь вспоминать, что было вначале. Слушай, когда ты прекратишь извиваться?
— Док, это гнус Стикса мешает мне вспомнить то, что было со мной до «Приюта Летучей Мыши»?
— Возможно. Как долго ты в «Приюте»?
— Не знаю, Док. Кажется, всю жизнь.
— В любом случае, ты появился там до того, как я набрел на «Приют». Тогда как раз в Четвертом трюме открыли «Ром-бабу». Постой, да это случилось всего лишь звездник назад.
— Но я ведь, наверное, почти старик, Док. Почему же я ничего не помню?
— Никакой ты не старик, Лопух. Просто ты лысый и беззубый, усохший и проспиртованный насквозь, как экспонат в кунсткамере. Ладно, а теперь раскрой рот.
Одной ладонью Док обхватил затылок Лопуха. Пальцы второй ощупывали полость рта.
— Десны у тебя тверды. Это облегчает задачу.
Лопух хотел было рассказать о соляных ваннах, но Док решительно скомандовал: