— Ты можешь остаться? — попросила девушка. — Я хочу быть твоей женщиной.
Локридж покраснел.
— Прости, — сказал он настолько ласково, насколько был способен. — Мой путь неведом мне самому.
Ори опустила голову и прикусила губу.
— Но я обязательно постараюсь, чтобы запрет был снят, — заспешил он. — Сегодня же я поговорю с Мудрейшей.
Ори смахнула слезу с щеки и робко улыбнулась.
— Спасибо. Жаль, что ты не можешь остаться — или вернуться весной. Но ты возвратил меня к жизни. — Она набрала воздух и быстро проговорила: — Я сделаю для тебя все, что смогу.
«Как просто быть Богом», — подумал Локридж.
Пытаясь отвлечь ее от грустных мыслей, он заговорил с ней на самые простые обыденные темы. Она была почти поражена, когда он проявил интерес к способам изготовления глиняной посуды, что считалось женским занятием. Ори вскоре забыла о своих несчастьях, особенно после того как Локридж похвалил ее работу.
— Если корабль придет не в Эвильдаро, а в другое место, можно я провожу тебя? — спросила Ори.
— Хорошо… если отец согласится.
— Я бы хотела поплыть с тобой на юг, — тихо произнесла она.
Локридж представил ее на рынке рабов на Крите или в своем собственном мире машин и вздохнул:
— Тебе там не место, Ори.
— Я так и знала. — Она выговорила это спокойным тоном, без жалости к себе.
Он посмотрел на нее. Смуглая от загара, Ори сидела в челноке, склонившись к воде и опустив руку в волну.
Он представил Ори четыре тысячелетия спустя, ее голову, склоненную над школьной партой, ее детские мечтания, ощущение бессмысленности жизни, ее надежды и их крушение, ее мужа или нескольких мужей, продающих товары, покупающих товары, производящих товары, и закладные бумаги, и ценные бумаги, и деловые бумаги. Увидел, как она нелепо транжирит с трудом добытые деньги, как клянет налоги и правительство, ведет машину, зевает за карточным столом, засыпает под телевизор. Молодость покинула ее, и зубы почернели. Она живет в стране свободы, самой могущественной стране мира. Он увидел, как проходит ее жизнь под страхом раковой опухоли, инфаркта, безумия и атомной войны.
Локридж отогнал от себя видения. Он знал, что несправедлив к своей эпохе — и к эпохе Ори. В одних местах жизнь была тяжелее, в других еще тяжелее, а иногда и просто невыносима. В большинстве случаев не боги приносят счастье — радость даруется самой жизнью. «Здесь и сегодня боги, быть может, благосклоннее ко мне, чем прежде, — подумал Локридж. — А ведь это земля и время Ори».
— Ты задумался, — отметила Ори.
— Я просто заплутал в мыслях, — сказал Локридж.
Он снова неправильно использовал слово. Человек, способный блуждать по миру мыслей и снов, может проникнуть и в чужие думы.
Ори благоговейно посмотрела на Локриджа. Прошла минута, в течение которой были слышны лишь всплески весел и отдаленные крики гусей, и Ори тихо спросила:
— Можно, я буду звать тебя Барсом?
Он удивленно поднял брови.
— Мне непонятно твое имя «Малькольм», — пояснила она. — Магия этого имени слишком сильно действует на меня. На самом деле, ты похож на большого сильного барса.
— Ну… — детская выходка Ори тронула его. — Если хочешь. А вот я не думаю, что для тебя есть более подходящее имя, чем Лепесток Цветка.
Ори покраснела и оглянулась. Они продолжали плыть в молчании.
Но тишина была слишком полной. Обычно вблизи деревни уже слышался шум: крики играющих детей, приветственные возгласы рыбаков, возвращавшихся на берег, женские голоса, иногда победные песни охотников. Локридж повернул направо — к бухте, образованной двумя сужающимися берегами. Но и здесь не раздалось ни звука. Он посмотрел на Ори. Может быть, она понимает, что это значит. Девушка сидела, глядя на него, абсолютно безразличная ко всему на свете. У него не хватило духу заговорить с ней. Он направил челнок вперед так быстро, как только мог.
Показалась деревня. Эвильдаро начиналось древней рощицей, позади нее, вокруг Большого Дома, предназначенного для церемоний, жались друг к другу хижины, покрытые дерном.
Ори стряхнула оцепенение и нахмурила брови.
— Никого нет! — вскрикнула она.
— Они там, в Большом Доме, — успокоил ее Локридж. — Видишь, дым над крышей. Пойдем, посмотрим.
Однако он был рад, что на боку висит пистолет.
Они вытащили челнок на берег и направились к Эвильдаро. Со стороны здания раздался шум. У входа, охраняя дом, стояли двое юношей.
— А вот и они! — крикнул один из них.
Стражники раздвинули копья перед Локриджем.
Вместе с Ори они вошли в дом через проем, завешенный шкурой. Прошло несколько мгновений, прежде чем его глаза привыкли к темноте, царившей внутри. В здании не было окон, и дым собирался под потолком. Огонь в центре здания считался священным, и ему не давали умереть. В очаге бешено пылал хворост, языки пламени вздымались чуть не под потолок, бросая блики на столбы, испещренные магическими знаками. В доме собралось все население деревни: около четырехсот мужчин, женщин и детей. Люди расположились на грязном полу и переговаривались друг с другом.
Эчегон и главные члены Совета сгрудились вокруг огня. Увидев Сторм — прекрасную и самоуверенную, — Локридж забыл об Ори.
— Что случилось? — спросил он.
— Юты, — коротко ответила Сторм.
Потребовалась минута, чтобы при помощи диаглоссы понять, что кроется за словами Сторм. Это люди Боевого Топора, одна из ветвей того народа, который огромной волной устремился из Северного Причерноморья один или два века тому назад. Племена связаны скорее общей культурой, чем кровными узами. Индоевропейская языковая группа. Они всегда и везде угрожали могущественным цивилизациям: Индия, Крит, Хеттская империя, Греция остались лежать в руинах после их нашествия. Язык, религия и обычаи ютов оставили след в истории всей Европы. Но здесь, в малонаселенной Скандинавии, местные охотники, рыбаки и земледельцы еще не встречались с кочевниками на колесницах. Тем не менее в Эвильдаро слышали о кровавых боях на востоке. Эчегон привлек к себе Ори и сказал:
— Я не беспокоился за тебя, пока ты была под защитой Малькольма. Но я благодарю Ее за то, что вы вернулись. — Мужественное бородатое лицо повернулось к Локриджу. — Сегодня, — проговорил он, — люди, охотившиеся на юге, принесли нам известие о том, что юты будут здесь завтра. Их много, и все с оружием. Эвильдаро первым встретит их удар. За что нас наказывают боги?
Локридж посмотрел на Сторм.
— Мне бы не хотелось, — сказал он по-английски, — применять наше оружие против дикарей, но если надо…
Она покачала головой.
— Мое — ни в коем случае. Реформисты обнаружат мощные потоки энергии и сообщат Бранну. Лучше всего было бы, если б мы могли исчезнуть.
— Как? А люди?..
— Запомни, наконец, — сказала она, — изменить историю невероятно сложно. Эта деревня будет существовать спустя сотню лет, так что атака ютов будет отбита!
Локридж чувствовал на себе ее сверлящий взгляд. Но он отвечал за Ори и за Эчегона, и за резчика, обрабатывающего камень, и за рыбака, вытаскивающего сети. Он выпрямился:
— Если деревня выстоит, то не с нашей ли помощью? Ты же сама говорила, что мы вплетены в историю. Я остаюсь.
— Ты осмеливаешься… — Сторм внезапно осеклась. Потом улыбнулась, протянула руку и коснулась его щеки: — Я должна была знать, — сказала она. — Хорошо. Тогда я тоже останусь.
Юты шли на запад через поля, миновали слева дубовый лес, где их ожидали воины Эвильдаро. Кочевников было не больше ста, часть из них передвигалась на десяти колесницах, остальные шли пешком. Увидев ютов, Локридж сначала не поверил, что перед ним люди Боевого Топора.
Когда враги приблизились, Локридж разглядел одного из них. Внешне ют не слишком отличался от любого из жителей Эвильдаро. Волосы были заплетены в косу, а борода раздваивалась на конце. Крючковатым носом он напоминал скорее уроженцев Центральной Европы. На воине была короткая куртка и кожаная юбка до колен, украшенная родовым символом. Он прикрывался круглым щитом из бычьей кожи и был вооружен кремневым ножом и искусно изготовленным каменным топором. Улыбка Юта напоминала оскал животного, почуявшего добычу. Перед ним катила двухколесная повозка из жердей и прутьев, принадлежавшая, очевидно, предводителю. Она была запряжена четырьмя лохматыми лошадьми, которыми управлял безоружный юноша в набедренной повязке. Позади возницы стоял сам вождь. Он был выше всех воинов, а его топор оказался столь велик, что походил на алебарду. Два копья лежали в повозке по обе стороны от вождя. На нем был шлем, куртка и поножи из плотной кожи, на поясе висел короткий бронзовый меч; с плеч, подобно мантии, свисал кусок полотна, а на волосатой груди блестело массивное золотое ожерелье.