— Лукас, — шепнул он, — они не должны знать о твоем существовании. Иди сюда, — Лукас колебался. — Эб говорил тебе, что ты должен прятаться, когда приходят чужие?
Рэйф рванулся к ванной, и волк, наконец решившись, последовал за ним. Там под самым потолком было маленькое окошко.
— Сюда, Лукас, — шепотом позвал Рэйф, отдернул штору и распахнул окно. Скрип старых створок потонул в грохоте, доносившемся из комнаты.
Одним прыжком Лукас вскочил на умывальник, и, скользнув когтями по блестящей поверхности раковины, взобрался на спину Рэйфу. Тот, не ожидая, что волк окажется таким тяжелым, даже присел.
— Беги и спрячься где-нибудь, — скомандовал Рэйф, — найдешь нас, когда стемнеет. Ну, давай…
Он подтолкнул, почти выбросил Лукаса из окошка, и волк мгновенно исчез из виду.
Рэйф запер и зашторил окно, затем вернулся в комнату. Именно в этот момент дверь, не выдержав, рухнула, и в проеме появились полицейские.
— В чем дело?
— Вы арестованы. Оба.
Рэйфу заломили руки за спину, надели наручники и вывели из комнаты. У коттеджа стояла полицейская трехколеска. Его втолкнули на заднее сиденье, а через минуту рядом усадили Габи, замотанную в одеяло. У машины крутился хозяин мотеля.
— Думали, я ничего не понял, да? А я ведь предупреждал, что ко мне частенько заглядывают те, кого ночь застала в дороге. Да после такой ночки в машине нормальный человек еле жив…
— Все в порядке, — оборвал полицейский. — Правильно сделали, что связались с нами. Спасибо, вы свободны.
— Вас так долго не было… — не унимался хозяин.
Но полицейский хлопнул дверцей перед самым его носом и включил мотор. Машина тронулась. Был уже вечер: Рэйф и Габи беспробудно проспали весь день.
В полицейском участке их разлучили. Рэйф оказался на первом этаже, в комнате, больше похожей на больничную палату, чем на камеру, — белые стены, в углу аккуратная койка, окно без решеток.
— Раздевайся, — приказал полицейский, протягивая ему больничную пижаму.
Рэйф послушно переоделся, и его одежду куда-то унесли. Вошли еще трое полицейских, а с ними человек в белом халате. Рэйф не успел опомниться, как они скрутили его и распластали на кровати.
— В чем дело?! — Рэйф задохнулся от бешенства.
Человек в белом подошел совсем близко. В его руках Рэйф заметил шприц.
— Закатайте его рукав выше локтя. Вот так, — распорядился он.
— Вы собираетесь мне отвечать или нет? Что вы со мной делаете?
— Ничего особенного, — прокряхтел один из тюремщиков. — То же, что делают со всеми зомби.
Рэйф все еще пытался сопротивляться инъекции, но полицейские знали свое дело.
— Поспишь, братишка, ночью как все нормальные люди, а хочешь ты того или нет, тебя не спросили…
Игла вошла в вену. В голове замелькали обрывки разговоров с Габи, Эбом… Все. Шприц был пуст и прозрачен. Полицейские больше не держали Рэйфа.
— Этого ему хватит на целые сутки. До приезда маршала можно не беспокоиться, — сказал врач.
Лекарство уже начинало действовать — оно проникало во все уголки мозга, обволакивало сознание и останавливало всякую мысль. Язык одеревенел.
Глава VII
Откуда-то издалека до Рэйфа донесся глухой стук. Он понял, что это полицейские захлопнули дверь. С огромным усилием он заставил себя повернуть отяжелевшую голову — мышцы шеи не повиновались — и посмотреть в окно. Солнечные лучи достигали его комнаты, но было ясно, что ночь наступит еще не скоро. У него было время, чтобы успеть что-нибудь предпринять до того, как заработают станции и сила излучения усугубит действие лекарства — наркотического или седативного, он так и не понял.
А оно продолжало свою работу: думать с каждым мгновением становилось все труднее. Мысли разбегались, Рэйфа куда-то несло. И вот он уже не может противиться этой силе, она втягивает его не то в сон, не то в обморок…
Сначала пришло ощущение, что он тонет. Тонет в чем-то сухом, удушающем, парализующем. Однако через минуту он снова пришел в себя. Сознание, вернувшись на мгновение, подарило уверенность, что все происходящее с ним — сон или галлюцинация.
Он видел, что идет нескончаемой чередой тускло освещенных комнат. Все это находилось так глубоко под землей, что если попытаешься выбраться наружу, то умрешь от старости. Повсюду появлялись старые, сломанные, отслужившие свой срок вещи. Он оставался жив, цел и, можно было бы сказать, здесь, если бы не удушливая атмосфера, что окружала его; атмосфера, подавляющая чувства, угнетающая сознание.
Да, он был погребен в центре Вселенной. Но какой-то другой Вселенной. Вещи вокруг него шипели, шелестели, шептали, спеша уверить, что вокруг него тот самый мир, который он всегда знал, только теперь открывшийся ему в своем истинном обличии — без фальшивых декораций, иллюзий и предрассудков, во всей своей абсолютной правде, не оставляющей места наивной надежде.
Весь этот хлам сползался к нему, окружал со всех сторон и шептал леденящие слова: «Пора согласиться и сдаться, Рэйф!» Рэйф оглянулся в поисках какой-нибудь дубинки, но, чтобы он ни взял в руки, все ломалось и рассыпалось в прах. Он обратился в бегство, и на какое-то время ему удалось оторваться от преследующей его горы мусора.
Он явственно ощущал давление какой-то грозной и враждебной силы, стоявшей за этим хламом. Источник этого давления был где-то рядом, и Рэйф понял, что идет и идет с таким упорством именно затем, чтобы его найти. Он прошел через несколько комнат, в которых какие-то люди пили, шумели, танцевали, но, как только он появлялся, все разговоры тут же смолкали. Их бесполезно было расспрашивать о чем-либо. Он знал это и равнодушно проходил мимо, не внимая их гомону и пересудам за своей спиной.
А потом он вдруг понял: это не люди, а маски. Казалось, их выскребли со стороны спины, оставив только ненужную оболочку — часть кожи, волос и одежды. Так что в анфас они выглядели как нормальные люди.
Рэйф пошел между ними — они ловчили, стараясь держаться к нему лицом. Но их пустота была совершенно очевидной. Их шепот казался шорохом ветра, шелестящего створками сухих полых раковин на пустынном берегу. И он призывал: сдавайся, оставь надежду.
Не выдержав, Рэйф побежал, но отнюдь не от страха. Уверенность, что он найдет оружие, которое не рассыпется в прах, крепла в нем с каждым шагом. Этим оружием он разобьет их ложь и разрушит их мир.
Далее последовал целый ряд пещер, мрачных, тускло освещенных. Идти порой приходилось на ощупь, но руки натыкались лишь на стены — сырые, каменные. Ни людей, ни хлама…
Наконец он увидел своего врага. И сразу узнал его — тот самый источник злобной силы, которая давила на Рэйфа, пыталась воздействовать через поломанные вещи, полых людей, саму атмосферу… Он (или она, или оно) распластался по стене пещеры всем непомерно огромным телом. Враг охранял свой трон, на котором восседал когда-то, пока не разбух до чудовищных размеров.
Мрак скрывал от Рэйфа подробности. Но все было понятно и так. Это существо, по-видимому, было когда-то человеком, таким же как и он сам, но за годы стало похожим на огромную пчелиную матку.
Только развивалось оно по-особому — оболочки наслаивались на оболочки, на скорлупу новая скорлупа: шуршание оболочек бесцельно прожитых, мертвых лет. Хозяин, центр этого жуткого тела, оказался погребенным не только под бременем времени. Его человеческую сущность убила вера в то, что он столь же велик и ужасен, как его чудовищная плоть. На этой вере держался и весь его мрачный, убогий мир, мир обломков и людей-погремушек.
И Рэйф понял, что должен бросить вызов этому мертвому миру, этому самодовольному чудовищу. Оглянувшись по сторонам, Рэйф не нашел ничего, кроме большого булыжника, но, когда поднял камень с земли, тот рассыпался в прах.
— Видишь? — голос существа был похож на уже знакомое Рэйфу шуршание. — Нет такой силы, которая одолела бы меня. Я — Сатана.
— Ложь, — воскликнул Рэйф.
Шипение, отражаясь от стен, стало громче, огромная туша угрожающе зашевелилась.