Но теперь в довершение всего он не мог заснуть. Его мысль опять и опять возвращалась к больному вопросу: «Ну почему я?! Почему из семи миллиардов людей лотерейный билет выпал именно мне?» Вновь и вновь он с отчаянием бился об эту стену. И как это Галактика умудрилась придумать такой нелепый способ межпланетных контактов! Земляне, уж точно, придумали бы что-нибудь поумнее! К сожалению, Земля присоединилась к Галактическому союзу, когда традиция уже укоренилась; ты мог либо согласиться, либо уйти. Правило первое — ничего не менять, правило второе — не менять ничего.
Пол понимал, что какой-то принцип необходим. Обитатели разных планет Вселенной чрезвычайно разнообразны. Потенциально любой вид мог оказаться для землян самым надежным союзником, прекрасным торговым партнером, но было возможно и обратное: они окажутся настолько далеки физически, духовно, социально, что лучше бы с ними вовсе не завязывать никаких отношений. В глубине души Пол чувствовал, что лотерея — это разумнее, чем война, но поскольку именно ему выпало нести это бремя случайного выбора, он не мог смотреть на дело иначе, чем на галактическую блажь.
Представитель Земли на планете Шеклит погрузился в тяжелый пугливый сон.
Они сидели на корточках прямо перед входом в пещеру, аккуратно отправляя крошечные кусочки мяса в рот. Пол был искренне благодарен Маппап за то, что она не приготовила кабиски, хотя морки были немногим лучше.
С утра бледно-желтое небо оказалось сплошь заляпанным веселенькими зелеными облаками. В загоне морки бестолково сталкивались друг с другом, нетерпеливо дожидаясь свободы. Утро обещало чудесный день. Паммам, потягиваясь, вышел из пещеры и остановился, уставившись на Купоуинское ущелье. Задумчиво расправив красивые могучие крылья, он вытянулся во весь рост, изгоняя остатки сна.
— Прекрасный день. Действительно, восхитительный день! — вынес он наконец решение, присоединяясь к общей трапезе. — Сегодня, кажется, твоя очередь сгонять за яйцами в Юори? — Паммам любяще посмотрел на Пола.
Кусок непрожеванного мяса застрял у Пола в и он беспомощно засипел. С того места на краю скалы, где он сидел, Пол мог видеть деревню на другом краю ущелья. «Около мили полета напрямую, — думал он. — Минут пять. И два часа карабкаться мне, сначала вниз, затем вверх. Если я вообще могу сделать это!»
«Я не такой, как вы! — молча бунтовал он. — Я ненавижу яйца! И я не могу летать, у меня нет крыльев! Вы ведь все знаете, зачем же делать вид?!»
С его стороны это было неумно. Они просто давали Полу понять, что он такой же, как и они: именно так они продолжают воспринимать его. Он должен чувствовать себя польщенным. И успокоиться. Вот если они начнут няньчиться с ним, тогда действительно появится повод для тревоги. А так — все члены семьи Местойви по очереди летали в деревню за продуктами, теперь же настал его черед, вот и все.
Его пальцы лихорадочно искали кнопку тембратора.
— Конечно, па, — наконец взвизгнул он, — о, пожалуйста, можно я задержусь в деревне посмотреть игры? — Конечно же, он с трудом выносил местные развлечения, но настоящий Ойну обязательно бы канючил. Кроме того, это прекрасно объяснит его долгое отсутствие в родных пенатах.
— Видишь ли, сейчас… — начал было Паммам в своем обычном тоне никогданебалующегонибольшихнималенькихдетей. Но Маппап вовремя прервала его:
— Не вижу в этом никакого вреда, Пам. Ойну — примерный юноша. Он никогда не чистит свои перья в доме, — добавила она в доказательство, — не то что Юви.
— Тогда я прямо сейчас… — начал было Пол, вскакивая на ноги.
— Прямо сейчас ты закончишь завтрак, — отрезал Паммам неумолимо. — Никто из моих детей никогда не появится в деревне голодным. Что скажут старейшины?!
— Это не моя вина, — извинилась Маппап. — Ты же знаешь, наш сын стал очень разборчив в еде. Честное слово, иногда просто не понимаю, что с ним происходит. Это, должно быть, возрастное.
Наконец утренняя трапеза была окончена. Все пожелали Полу удачного дня, Паммам дал немного денег (радужные пластинки), после чего все прилежно повернулись в одну сторону, чтобы по достоинству оценить богатство красок утреннего неба. Тем самым они сделали все возможное, чтобы не обращать внимание на весьма необычный способ его исчезновения. И пока семья старательно любовалась восходом, Пол весело кричал:
— Ну-ка, крылья вверх — вниз, вверх — вниз, полетели!
Он быстро спускался по каменистому откосу, цепляясь руками за что ни попадя. Стремясь как можно скорее скрыться с глаз, он почти катился вниз. Когда спуск стал более пологим, Пол обнаружил, что в ожесточении бормочет про себя:
— Двадцать семь дней, двадцать семь дней ада… Один промах завтра, послезавтра… сегодня! О, Боже! За что мне такое?!
Он заставил себя замолчать. Он не любил думать о провале. До дна ущелья было еще далековато.
На самом деле по земному счету оставалось лишь двенадцать дней, а четыреста уже были позади. У шеклитов же дни были коротки, зато галактический год длился невозможно долго, больше земного. И этот вот длинный год подходил к концу.
Интересно, если он ошибется и погибнет, как сложатся отношения между землянами и шеклитами? Наверное, если шеклиты просто отправят его тело на Землю, это и будет означать провал его миссии. Зато если похоронят в фамильном склепе как одного из своих, тогда все пойдет гладко. Конечно, если и на Земле примут настоящего Ойну.
По мере того как он спускался, стена гор по обе стороны становилась все выше и выше. Он пытался сосредоточиться на том, чтобы не терять твердую почву под ногами, судорожно вытирая пот, заливающий глаза.
«Готов поспорить: у настоящего Ойну на Земле нет таких проблем», — подумал он и представил: вот Ойну летит на его завод, затем — работа в Ассамблее, вот вечером пьет пиво у Редди… ага, это он играет с сыном Пола в регби. Нет, положительно, жизнь на Земле не может быть столь же тяжела для шеклита, как для него — здешняя.
Скорее всего, после того как семья засыпает, он выбирается из кровати и повисает где-нибудь… «Даже не могу представить, где это возможно в моем доме». Пол почувствовал симпатию к своему собрату по несчастью.
Наконец он спустился вниз. Высоко-высоко над ним была полоса бледно-лимонного, теплого неба, впереди — заросли кустов, низких деревьев и высокой травы. По дну ущелья тек Колоуинский ручей— 18 метров шириной и до 3 метров глубиной. Насколько он помнил, нужно продираться сквозь заросли до упавшего через реку дерева.
Бревно было на месте. Достаточно толстое, чтобы выдержать его вес, но скользкое, и Пол уселся на него верхом. На середине реки из воды лениво высунулся рогериан, крупный ящер, чей длинный хвост полоскался в бурном потоке.
— Если хочешь, поведай мне свои проблемы, — предложил он.
— Вряд ли от тебя будет толк, — ответил Пол.
— Да? Ты сомневаешься, что от меня будет толк? — удивился рогериан. — Почему?
— Потому что в тебе разума приблизительно столько же, сколько в пробке, и ты не понимаешь ни единого слова из тех, которые произносишь.
Рогериан моргнул сонными глазами и изучающе уставился на Пола.
— Ты думаешь, что от меня не будет толку, потому что во мне мало разума или потому, что я не понимаю ни единого слова? — беспомощно спросил он.
— О, нет, только не это! — взмолился Пол. Он поудобнее уселся на бревно и начал вытаскивать занозу из ноги. — Твои так называемые беседы не что иное, как способность запоминать то, что тебе говорят, и произносить слова с соответствующей интонацией. Выглядит неплохо, но в твоей крокодильей башке нет ни единой мысли.
— Каким образом ты связываешь это со своими проблемами? — простодушно заметил ящер.
Пол от удивления даже забыл о своей ноге:
— Ты знаешь, а это любопытный вопрос! Видишь ли, Земле очень нужно импортировать отсюда кое- какие штуки. Если бы не это, я бы не беспокоился так сильно, и мне было бы легче. Однако! Хотя ты и не очень умное создание, но, кажется, можешь помочь собеседнику самому разобраться кое в чем.