О'Мара и Скемптон уступил свои места на колесе санитарам, поэтому Конвею пришлось через коммуникатор описывать им то, что остальные видели своими глазами.
— Даже на близком расстоянии эта плавучая гадость затрудняет наблюдение, однако, поскольку пациент в тяжелом состоянии и долго страдал от нехватки воздуха и пищи, я рад тому, что работаю не в чистой воде.
— Самое мое любимое лекарство, — заметил Маннен, — это еда.
— Интересно, как развилась подобная форма жизни? — продолжал Конвей. — Я полагаю, она возникла на мелководье, причем вода там под воздействием приливных сил двигалась не вперед-назад, а по кругу. Предки нашего-пациента кружились вместе с водой и попутно поглощали пищу. Постепенно у них сложилась особая мускулатура, появились, органы, которые позволяли им вертеться самостоятельно и не зависеть от приливов и течений, а также отростки в виде щупальцев, что выступают, как вы видите, из внутренней окружности тела между жабрами и глазами. Зрительный аппарат нашего пациента должен действовать по принципу силеостата, поскольку предметы, которые попадают в его поле зрения, постоянно вращаются. Размножение происходит, вероятно, путем деления клеток. Вращение же не прекращается никогда, ибо остановиться значит умереть.
— Но почему? — вмешался О'Мара. — Почему он должен вертеться, хотя мог бы есть и дышать в свое удовольствие в неподвижности?
— Вы знаете, чем болен пациент, доктор? — спросил Скемптон и прибавил озабоченно: — Его можно вылечить?
Маннен издал звук, напоминающий сразу презрительное фырканье, сдавленный смешок и приглушенный кашель.
— Да и нет, сэр, — ответил Конвей. — Вернее, да— на оба ваши вопроса. — Он искоса поглядел на Главного психолога. — Это существо должно кружиться для того, чтобы жить. Мы столкнулись с уникальным способом смещения центра тяжести при сохранении тела в вертикальном положении за счет надувания той его части, которая оказывается наверху в тот или иной момент. Постоянное вращение обеспечивает циркуляцию крови, то есть наше существо вместо мышечного насоса пользуется, да простится мне моя вольность, гравитационной системой подачи жидкости. У него нет и намека на сердце. Когда существо останавливается, кровь застаивается, и через несколько минут оно умирает. Вся беда в том, что мы, может статься, слегка переусердствовали в своем стремлении заставить его лежать спокойно.
— Я не согласен с вами, друг Конвей, — заявил вдруг Приликла, который, как правило, обычно соглашался с любым его мнением. По телу эмпата временами проходила дрожь, как то бывает у цинрусскинов, когда они воспринимают приятные эмоции. — Пациент быстро обретает сознание. Сейчас он полностью ожил. Я ощущаю тупую боль, которая почти наверняка является следствием голода, но она понемногу слабеет. Он чуть- чуть беспокоится, сильно взволнован и испытывает любопытство.
— Что? — удивился Конвей.
— Любопытство — одно из важнейших чувств, доктор.
— Наши первые космонавты, — заметил О'Мара, — тоже были людьми со странностями…
Примерно через час митболлский астронавт, кажется, полностью пришел в себя. Врачи выбрались из скафандров. Лингвист корпуса Мониторов взобрался на чертово колесо и присоединился к инопланетянину с намерением ввести в память главного транслятора Госпиталя новый язык. Полковник Скемптон отправился сочинять весьма занимательное по содержанию послание капитану «Декарта».
— Все не так уж страшно, — губы Конвея сами собой расползлись в усмешке. — Во-первых, наш пациент мучился всего-навсего, несварением желудка, да еще у него возникли незначительные трудности с дыханием. Пострадал он в основном из-за неправильного с ним обращения после того, как его спас, вернее, похитил «Декарт». Но, к сожалению, он, по-видимому, не имеет ни малейшего представления об управляемых мыслями медицинских инструментах. Отсюда мы, как мне кажется, вправе сделать вывод, что на Митболле, обитает вторая раса разумных существ. Когда наш друг заговорит, я думаю, мы сможем убедить его помочь нам отыскать эту расу — похоже, он отнюдь не в обиде на нас за то, что мы несколько раз чуть было его не прикончили. По крайней мере, так утверждает Приликла. Честно говоря, я не знаю, как мы выберемся из лужи, в которую сами себя посадили.
— Если вы рассчитываете добиться от меня похвалы за свои блестящие способности к логическому мышлению или, что вероятнее, за случайную удачную догадку, — произнес О'Мара, — то сильно заблуждаетесь.
— Пошли обедать, — сказал Маннен.
Поворачиваясь к двери, О'Мара прибавил:
— Вам известно, что я не ем на людях, поскольку иначе не замедлит сложиться впечатление, что я такой же простой смертный, как и все. Кроме того, я слишком занят: мне предстоит разработать тест для еще одного вида так называемых разумных существ.
Перевел с английского Кирилл КОРОЛЕВ
Александр Громов,
член-корреспондент РАМН
Мир романов Джеймса Уайта, посвященных космическому госпиталю, связан не только и не столько темой разнообразия форм жизни во Вселенной, сколько вполне реальной мыслью об ответственности врача перед пациентом в любых, самых необычных ситуациях. Этот жесткий каркас, по сути, держит всю архитектуру романов.
Современная медицина все чаще встает перед выбором, который имеет уже не врачебный, а моральный или философский характер.
Об этом — беседа нашего корреспондента Ильи Борича с директором Института судебной медицины МЗ России А.Громовым.
— Александр Петрович, вы помните, Олдос Хаксли в книге «О дивный новый мир» нарисовал картину жизни в стране, где воспроизведение потомства человека осуществляется только искусственным путем. Кажется, мы уже на пороге этого «дивного мира». Искусственное оплодотворение яйцеклетки женщины — либо непосредственно в ее теле, либо слиянием половых клеток в лабораторной пробирке — стало реальностью. Уже не одно десятилетие хирурги пересаживают печень, легкие, сердце, открывают все новые тайны генные инженеры. Наше сознание, восприятие не поспевают за этим стремительным бегом. Тысячи вопросов, моральных коллизий, правовых казусов…