— Другого конца он и не ждал. Нельзя ли плеснуть мне еще?
— Смотрите, не переборщите! — встревожился Стайн.
— Да нет, что вы. Ну а как обстоят дела с раком, расовыми проблемами и подростковой преступностью? Как с проблемой освоения космоса?
— Остановитесь! — рассмеялся Джо Эдмондс. Опять Трейси уловил в его смехе напряженную, неестественную нотку и опять не смог понять, что она означает.
— Вы могли бы и сами догадаться, — сказал Стайн, — что произошло со старыми болезнями, когда наук& посвятила им время и энергию, которые ранее расходовались на разработку методов уничтожения человека.
Бетти добавила:
— Да, у нас есть обсерватории и всевозможные лаборатории на Луне. И еще-
Тут Джо Эдмондс принес бокал. Трейси Когсуэлл сделал затяжной глоток и затряс головой.
Уолтер Стайн тут же поднялся с кресла.
— Послушайте, — сказал он, — да вы бледны! Вы слишком много выпили, — он озабоченно щелкнул языком. — И 3ta утренняя прогулка с Бетти… Мы слишком рано подвергли вас нервным нагрузкам. Давайте-ка побыстрее в постель.
— Да, я немного устал и захмелел, — признался Когсуэлл.
Лежа в постели, готовый мгновенно провалиться в сон, он глазел в потолок. На что все это было похоже? На далекое детство там, в Балтиморе, когда он в сочельник дожидался Рождества.
Он уже засыпал, когда в мозгу всплыла какая-то тревожная мысль, но ему никак не удавалось уловить ее.
Но подсознание упорно продолжало работать.
Когда на следующее утро он вышел к завтраку, они уже ждали его за столом. Все трое были, как обычно, в самых немыслимых облачениях. Когсуэлл уже пришел к выводу, что моды и фасоны здесь давно канули в прошлое; люди одевались, как им в голову взбредет, но с максимальным комфортом. Он предположил даже, что мода его времен в основном была предназначена для сбыта залежалого товара.
Проснувшись сегодня, он впервые почувствовал себя в хорошей форме, душевной и физической, в полной боевой готовности. После утреннего обмена приветствиями и ответов на вопросы о его самочувствии Трейси Когсуэлл сразу взял быка за рога.
— Вчера я, так сказать, расплылся в энтузиазме. Думаю, мало кому удавалось собственными глазами увидеть, что их представления об Утопии сбылись. Лично я что-то не припомню ни одного такого случая. Но так или иначе, а я сейчас хотел бы прояснить несколько принципиальных вопросов.
Эдмондс допил свой кофе, откинулся на спинку кресла и принялся вертеть в пальцах нефритовую безделушку.
— Валяйте, — бросил он вроде бы непринужденно, но со скрытым внутренним напряжением.
— Как я понимаю, — начал Когсуэлл, — благодаря методу, разработанному вами, Стайн, вам удалось мысленно вернуться в мое время, загипнотизировать меня и заставить предпринять шаги, благодаря которым я оказался, скажем, в глубокой заморозке.
Уолтер Стайн пожал плечами. Он по-прежнему напоминал Когсуэллу актера Пола Лукаса в роли вечно озабоченного ученого.
— Что ж, вполне удовлетворительное объяснение, — заметил он.
Когсуэлл подозрительно посмотрел на него:
— А что означают упоминания о памятнике, о гробнице под ним?
— Нам нужно было надежно спрятать ваше тело, чтобы его не смогли обнаружить за несколько десятилетий. Камера под гробницей святого — довольно остроумное решение. Такие монументы почитаются до сегодняшнего дня.
— Ясно, — сказал Когсуэлл. — Есть у меня пара головоломных вопросов насчет кое-каких странных парадоксов, но они могут подождать. А пока я хотел бы знать: что произошло после моего исчезновения? Как его объяснили? Что предпринял Международный Исполнительный Комитет? Что сообщили рядовым членам движения?
По мере того как он говорил, голос его крепнул.
Инициативу взяла на себя Бетти.
— Помните, Трейси, я говорила вам вчера, что Дан Уайтли считается одним из мучеников движения?
Он молча ждал продолжения.
— Так вот, вы известны не менее: Трейси Когсуэлл, «Несгибаемый», непревзойденный организатор. — Она произносила слова, словно читала их по книге: — Юношей сражался в Испании. Друг Джорджа Оруэлла. Провел три года в нацистских концентрационных лагерях, откуда бежал. Активно участвовал в ниспровержении Муссолини. Сражался в рядах революционеров в 1956 году в Венгрии. Помог Джиласу бежать из Югославии. Наконец, получив назначение на пост секретаря Международного Исполкома, координировал деятельность движения из Танжера. — Она перевела дыхание, затем продолжила. — Был захвачен франкистской полицией и тайком доставлен в Испанию. Умер под пытками, не выдав никого из своей организации.
Трейси Когсуэлл вскочил. Его голос напрягся, как струна.
— Но… но ведь Дан Уайтли знал, что это не так, что конец был совсем другим. Он-то знал, что я исчез с двадцатью тысячами долларов из кассы движения. Наверное, это был практически весь фонд Исполкома.
— Очевидно, вашей организации мученик был нужнее, чем деньги, — заметил не без ехидства Эдмондс. — Вы вошли в историю как Трейси Когсуэлл-Неподкупный, Несгибаемый, Идеальный Организатор.
Когсуэлл рухнул в кресло. Значит, получается, что сотня друзей так и не узнала о его предательстве. Пусть не по его воле — и все же предательстве.
— Ладно, — сказал он. — Теперь переходим к гвоздю нашей программы.
Он поглядел поочередно на каждого. Они догадывались, о чем он собирается спросить.
Джо Эдмондс — наконец-то! — сунул свой нефрит в карман и открыл было рот, но Стайн остановил его кивком.
— Предоставьте это мне, Джо. От того, как мы это подадим, зависит успех или провал всего нашего плана.
— Какого еще плана, черт побери? — рявкнул Когсуэлл.
— Минутку, — засуетился слегка ошарашенный Стайн. — Позвольте мне сперва ввести вас в ситуацию.
— Меня уже который день вводят в ситуацию. Я хочу знать, для чего я здесь понадобился!
— Одну секундочку, прошу вас!.. Вы знаете: человек был агрессивным животным, с тех пор как вынырнул из туманной древности. Сравнительно слабый физически, он мог положиться лишь на свои мозги и на свою хитрость, чтобы одерживать победу над хищниками. Выжили только те, у кого хватило ума, чтобы перехитрить саблезубого тигра, пещерного медведя и множество других зверей, физически более сильных и опасных, чем человек.
— К чему эта лекция? — проворчал Когсуэлл.
— Одну секунду, прошу вас. А когда его собратья по животному миру были покорены, человеку все еще предстояло сражаться с природой. Он по-прежнему должен был заботиться о пропитании, одежде, жилище. Ему требовалось преодолеть зависимость от времен года. От холода и ночной тьмы, от наводнения и бури, от чумы и холеры. Он утаптывал тропу прогресса шаг за шагом. И это не всегда было легко, Трейси.
— Это не было легко никогда, — нетерпеливо перебил Трейси Когсуэлл.
— На всем своем пути, — продолжал Стайн, — человек сражался не только как вид, но и как индивид, особь. Каждый человек сражался не только с природой, но и со своим собратом-человеком, так как благ на всех никогда не хватало. А уж когда появились священники, воинство и наконец аристократия, история человечества превратилась в сражение за обладание вожделенной вершиной. А там хватало места лишь для ничтожной части общества.
Тут академик покачал головой.
— Да, выживали наиболее приспособленные, — сказал он. — Сплошь и рядом это. означало: самые жестокие, самые коварные, самые бессовестные. Но это и помогало укреплению рода. Когда правящий класс переставал быть самым агрессивным и смышленым элементом народа, он недолго оставался правящим классом.
Уолтер Стайн умолк в нерешительности.
— Короче, Трейси, на протяжении всей своей истории человек вынужден был сражаться против чего-то или за что-то. — Он скривил губы в гримасе, которая, видимо, по его мнению, окрашивала высказывание в юмористический тон.
— Но ведь это все известно, — сказал Когсуэлл.
Его раздражение частично остыло, но он не мог понять, куда клонит академик.
— Я полагаю, — как-то неуверенно продолжал Стайн, — первые признаки появились в ваше время. Я читал ваших социологов и педагогов, они подметили эту тенденцию еще-в середине двадцатого века.