Первая бабушка сделала Серану знак следовать за ней. Они стали спускаться по лестнице ниже уровня пола. Должно быть, они уже оказались под землей.
Живые куклы! Несколько сотен, целые ряды, на полках и в нишах. Они сидели на маленьких стульчиках, словно игрушки, усаженные девочкой.
Многие просыпались при их появлении. Других можно было разбудить, заговорив с ними или дотронувшись до плеча. Они были невероятно стары, но доброжелательные взгляды и приветливость оставались неизменными. Они улыбались и сонно потягивались, старались подробно отвечать на вопросы Серана.
— Вы невероятны! — воскликнул Серан, и все эти существа мал-мала меньше заулыбались и засмеялись в знак согласия. Конечно, невероятны.
Гибельный однажды назвал себя старым пиратом, который получает удовольствие, ощущая аромат своего богатства. А Серан чувствовал себя юным алхимиком, который вот-вот обнаружит философский камень.
Он спускался вниз сквозь столетия и тысячелетия. Легкий запах, едва ощутимый наверху, стал заметнее — усыпляющий, полузабытый, печальный. Так пахнет само Время.
— Есть ли здесь кто старше тебя? — спросил Серан крошечную бабушку, держа ее на ладони.
— Настолько старше и настолько меньше, что я могла бы держать кого-нибудь из них на ладони, — ответила бабушка на старинном наречии проавитянского языка, которое Серан немного знал от Нокомы.
Серан шел сквозь комнаты, а наполнявшие их создания становились все старше и все меньше. Бабушка размером с воробья улыбалась ему, кивала, и твердила, что здесь есть и те, что гораздо старше ее, а сказав, снова засыпала. Серан положил ее назад, в нишу скалы, похожей на улей, где были тысячи других поколений.
Конечно, теперь он уже покинул пределы дома. Он находился в сердцевине холма, на котором стояли все дома проавитян. Здесь были предки каждого жителя астероида.
— Есть ли здесь кто старше тебя? — спросил Серан малюсенькую бабушку, которую держал на кончике пальца.
— Старше и меньше, — ответила она. — Но ты почти добрался до конца. — Она уснула, и он тихонько положил ее на место. Чем старше они были, тем больше нуждались в сне.
— Проснитесь! Проснитесь! — восклицал Серан, уверившись, что попал в самую нижнюю, самою древнюю комнату.
— Это Ритуал? — спрашивали те, кто проснулся. Они были меньше мышей, но чуть больше пчел.
— Это особый Ритуал, — заявил им Серан. — Расскажите мне, как все это было в самом начале.
Раздался звук — слишком слабый, слишком неопределенный, чтобы называться шумом. Словно расхохотался миллион микробов. Это веселились крошечные существа, проснувшиеся ради большого праздника.
— Кто из вас старше всех? — командовал Серан, их смех раздражал его. — Кто старше всех, кто самый первый?
— Я старше всех, я последняя бабушка, — весело произнесла одна из них. — Все остальные — мои дети. Ты тоже из моих детей?
— Разумеется, — сказал Серан, и услышав это, бесчисленные проавитяне издали недоверчивый смешок.
— Тогда, наверное, ты последний мой ребенок, ведь ты не похож на других. Если это так, возможно, в конце будет так же забавно, как и в начале.
— Как все было в самом начале? — со стоном проговорил Серан. — Ты была первой. Ты знаешь, как появилась на свет?
— Ну да, конечно, — рассмеялась последняя бабушка, а веселье маленьких существ вокруг усилилось.
— Как все началось? — спросил Серан, дрожа от любопытства
— Это была такая забавная шутка, с нее-то все и началось, такая смешная, — чирикала бабушка, — что ты просто не поверишь. Просто шутка.
— Скажи мне, что это за шутка. Расскажи мне эту космическую шутку, создавшую ваш вид.
— Скажи сам, — звенел колокольчиком голос бабушки. — Ты сам часть этой шутки, если ты — мой ребенок. Ох, до чего смешно. Невероятно! Чудесно проснуться, посмеяться вволю и опять уснуть.
Его жгло разочарование. Ведь он почти у цели, и вдруг ему мешает какое-то хихикающее насекомое!
— Не засыпай! Скажи мне сейчас же, как это началось! — пронзительно крикнул Серан. Он держал последнюю бабушку большим и указательным пальцами.
— Сейчас не Ритуал, — возразила бабушка. — Ритуал — это когда ты три дня пытаешься догадаться, что это, а мы смеемся и говорим: «Нет, нет, это в десять раз забавнее. Попробуй еще раз».
— Я не стану угадывать три дня! Говори сейчас же или я раздавлю тебя, — пригрозил Серан дрожащим голосом.
Любой из крутых парней Экспедиции непременно так бы и поступил — раздавил бы ее, а потом еще и еще кого-нибудь из этих существ, пока они не раскрыли бы своей тайны. Если бы Серан выбрал себе крутое прозвище, и оно преобразило его личность, он тоже поступил бы так же. Если бы он был Грозой Пивных, он бы сделал это, не колеблясь. А вот Серан Свайсгуд не мог.
— Скажи мне! Скажи! — истерически кричал Серан.
— Нет, нет, ведь ты не мой ребенок, — сдерживая смех, сказала последняя бабушка. Это слишком смешно, чтобы рассказывать чужеземцу. Мы не можем оскорбить чужеземца, поведав ему такую смешную, такую невероятную вещь. Чужеземец может умереть. Зачем мне иметь на совести умершего от смеха чужеземца?
Человек не смеялся. Смеялись проавитяне. Смеялись долго, пока Серан Свайсгуд, истерически рыдая, не выбрался оттуда и не побрел к своему кораблю.
В следующем путешествии он уже назывался Меченым Молнией, и ему пришлось в течение девяноста семи дней быть королем острова в пресноводном море на М-81, но это уже совсем другая, гораздо менее смешная история.
Роджер Желязны
ПОБЕДИТЕЛЬ
Дело было сделано. И сделано неплохо, мог бы я добавить.
Мертвая принцесса лежит на полу в моей пещере, а вокруг нее сотни погибших — герои, чародеи, принцы, принцессы, гномы, эльфы. Валяются обломки девяти мечей, отслуживших свое. Я разрушил еще одно царство радости и добра до того, как оно успело разрастись.
Я трогаю языком клыки, чувствуя соленый привкус.
Последний боец лежит в углу, тело его изогнуто под немыслимым углом, волшебный меч сломан. Последний из десяти клинков, выкованных столетие назад силами Света, чтобы сразиться с моим повелителем и с теми, кто служит ему. Прекрасно! Кольцо, вверенное мне, хранится в изукрашенной самоцветами шкатулке в нише за моей спиной.
Покрытое ранами тельце верного гнома валяется в проходе. Мне видно маленькую ручку, так и не выпустившую топора. Вот это отвага! Неужели он и вправду надеялся сразить меня своим жалким оружием?
Лишь старый чародей еще дышит. Но я сломал его волшебный жезл и отнял у него силу темными заклятиями. Пожалуй, я подарю ему еще несколько минут, чтобы понаблюдать, как он будет умирать, проклиная все, чему так истово служил.
— Слышишь ли ты меня, Лортан?
— Да, Бэктор, — отвечает он едва слышно, привалившись к стене слева от меня и поджимая перебитую ногу. — Как вышло, что я еще жив? — спрашивает он немного погодя.
— Я хочу, чтобы ты напоследок побеседовал со мной, слуга Света. Если ты согласишься предать проклятию все доброе и прекрасное, истинное и благородное, я дарую тебе быструю смерть.
— Благодарю и отказываюсь, — отвечает он.
— Что тебя удерживает? Ты проиграл, как и те девять, что появились перед тобой. Ты последний. Все кончилось. Неплохие бойцы, но они погибли, не причинив мне вреда.
Он молчит, и я продолжаю:
— А ваш герой, Великий Эрик — или как вы его величаете? — не сумел даже коснуться меня своим мечом. Ты, по крайней мере, ухитрился нанести мне удар в плечо, прежде чем я переломал тебе кости.
— Выходит, мы оказались хуже всех, с кем ты сражался?
— Не будь столь суров к себе, — отвечаю я, — не хуже, но и не лучше других.
— Окажи услугу мертвецу: назови имя самого отважного.
Я усмехаюсь.
— Это нетрудно. Глорин из Второго Королевства. Он едва не убил меня, и это было просто чудесно. Его меч, Даммерунг, разил, как молния. Мускулы бугрились, как морские волны. Пот лился градом с его тела. А как великолепно он сыпал проклятиями! Как стихами. Я не в силах был сдвинуться с места. Еле-еле мне удалось остановить его, и не столько силой, сколько темным заклинанием. Глорин со своим Даммерунгом был поистине величествен.